Выдача "запретной" винной порции в 267-м пехотном Духовщинском полку по распоряжению полкового командира, Рождество 1915 г.
«На войне водки не полагается», – рассуждал еще в период мобилизации русский полковник В. Б. Веверн, командующий 6-й батареей 81-й артиллерийской бригады. Как же реалии Первой мировой сочетались с этим постулатом? Из статьи о братаниях в годы Великой войны мы знаем, что огромное значение во время них имел широкий обмен продуктами и вещами, главным образом – хлебом и спиртным. Это справедливо и в отношении 1914 года, ведь первые братания пришлись уже на период действия «сухого закона». Еще 22 мая 1914 года император «высочайше повелел принять к неукоснительному исполнению «Меры против потребления спиртных напитков в армии». В рамках данных мер предполагалось создавать полковые общества трезвенников, вовлекать в которые новых членов надлежало военному духовенству (посредством просветительской деятельности и антиалкогольных проповедей). Несколько позднее, 10 августа 1914 года, приказом войскам 1-й армии №34 «Верховный Главнокомандующий изволил повелеть строжайше запретить употребление спиртных напитков». Для строжайшего соблюдения приказа начальствующим лицам предписывалось принимать беспощадные меры, если таковые потребуются.
Братание русских и австро-венгерских солдат с обменом спиртным, 1917.
Практически сразу после принятия «сухого закона» толпы преимущественно запасных солдат буквально атаковали 230 питейных заведений в 33-х губерниях и уездах. То, что «сухой закон» был слабым методом укрепления воинской дисциплины, видно и из воспоминаний Д. П. Оськина, вынужденного стрелять в воздух, чтобы построить пьяных резервистов. Один из основоположников социальной геронтологии профессор З. Г. Френкель описывал «бешеный экстаз разрушения», охвативший призванных из запаса немолодых солдат во время постоя в здании школы. Причиной этого стало распитие ими спиртного, обнаруженного в оставленных немецких квартирах. Позднее, в немецком городке Сольдау, как нижние чины, так и офицеры были вынуждены утолять алкоголем жажду ввиду полного отсутствия воды в городе. Как следствие этого, однажды пьяных солдат даже не удалось собрать на вечернюю молитву.
Ротмистр В. Литтауэр в своих мемуарах живописно изобразил командира 1-го эскадрона своего полка Петрякевича, который в ответственный период вторжения в Восточную Пруссию всегда был навеселе и не расставался с водочной флягой. Выпить с ним был не прочь и полковник Рот, замещавший должность командира Сумского гусарского полка. «Как-то полк сражался рядом с чьим-то поместьем… на веранде накрыли стол для офицеров двух резервных полков. Рот, сидя во главе стола, развлекал офицеров историями. Под разрывы шрапнели было выпито немало вина...» – свидетельствует Литтауэр, признаваясь далее: «…с каждым днем все труднее и труднее было купить водку. Но через полкового врача или ветеринара мы всегда могли выписать рецепт на получение чистого спирта для медицинских целей. Из спирта мы научились делать отличную водку…»
Обед в штабе командующего 1-й русской армией генерал-адъютанта П. К. Ренненкампфа в захваченном Инстербурге, Восточная Пруссия, 1914.
Однако такой возможностью располагали далеко не все офицеры, а тем более, нижние чины действующей армии. Немалой удачей становилась добыча трофейного «шнапса» в оставленных врагом траншеях – подчас солдаты напивались до полного беспамятства, так что товарищи принимали их за убитых. Прочим страждущим не оставалось ничего другого, кроме как решаться на распитие доступных спиртосодержащих жидкостей. На исходе кампании 1914 года Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта издал весьма красноречивый приказ (текст приведен полностью):
«До моего сведения дошло, что в некоторых частях и учреждениях нижние чины, не имея возможности получить запрещенные к употреблению спиртные напитки, пьют разного рода неочищенные спирты, как-то: одеколон, денатураты, перегнанную политуру и т. п., вследствие чего имели место не только единичные, но даже и массовые отравления, повлекшие за собою во многих случаях смертельный исход.
Приказываю всем начальствующим лицам усилить надзор за подведомственными им нижними чинами, а также безотлагательно внушить им, какую опасность для здоровья и даже для жизни представляют подобные злоупотребления».
Более того, в Двинском военном округе власти издали обязательное постановление о надзоре за выпуском лака и политуры. Теперь торговать ими можно было только по разрешению. Хранить их в частных жилищах и мастерских воспрещалось.
На местах проводилась и целенаправленная запретительная политика в отношении алкоголя. Например, в Тильзите запрещалось отпускать спиртное русским унтер-офицерам и солдатам. О любых злоупотреблениях с их стороны следовало докладывать коменданту. Подчас доходило и до курьезов – так, после занятия 9 августа 1914 года русскими войсками города Ширвиндта одним из первых приказов нижним чинам предписывалось разбить все имевшиеся в городе бутылки с вином.
Георгиевский кавалер пьет чарочку.
Увы, неумеренные возлияния не были чем-то из ряда вон выходящим и для офицерской среды. Такое положение вещей было неслучайным уже в силу существовавших войсковых праздников, число которых в предвоенные годы доходило до 214 (!). Генерал М. В. Грулев был прав, называя их закоренелой язвой, внедрившейся в армейский быт под видом преемственности традиций. Разумеется, на передовой дела обстояли иначе — в силу, как минимум, постоянного риска для жизни. Как вспоминал русский генерал и военный мыслитель А. А. Свечин, алкоголь предоставлялся офицерам его полка в минимальных дозах и исключительных случаях. В декабре 1914 года вспышки заболеваемости кишечными инфекциями в действующей армии привели к послаблению «сухого закона»: нижним чинам 2-й армии до 1 февраля 1915 года было предписано отпускать в день по четверти бутылки красного вина для добавления его в кипяченую воду и чай. Впрочем, на деле употребление алкоголя едва ли контролировалось должным образом.
Историк А. Б. Асташов описывает курьезный инцидент с заведующим гуртом, зауряд-военным чиновником из Корпусного расходного магазина – тот был обвинен в растрате 77 ведер вина и отпуске спиртного даже нижним чинам. Целую бочку вина он будто бы взял к себе на квартиру для угощения гостей. Однако обвиняемый все отрицал, заявив, что вино разлилось по дороге. Как следствие, 15 сентября 1915 года Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта вовсе запретил винное довольствие.
Разливали запретного "зеленого змия" чины Российской имп. армии в уставную "тару", учрежденную Приказом Военного министра Российской империи от 21 марта 1897 г. - котелки, кружки, чарки и фляги из алюминия.
В казачьих частях, воевавших на Кавказском фронте, употребление спиртного также имело место, о чем свидетельствует в своих записках полковник Кубанского казачьего войска Ф. И. Елисеев. Однако там оно, очевидно, носило более умеренный характер (во всяком случае, в условиях изобилия вина до употребления суррогатов дело не доходило) и не ставило под угрозу успех военных операций. Зато на еще одном удаленном фронте – Румынском, открывшемся в 1916 году, ситуация складывалась иначе. Периферия, обилие дешевого вина, общая усталость войск и тяготы перемещения с обжитых позиций на новые места… Все это проявилось в повсеместном пьянстве в прифронтовой полосе. Следующий 1917 год явит невиданный ранее размах этого явления в русской армии.
Согласно официальной пропаганде, на Кавказском фронте пили только чай...
Порой считается, что 1917 год стал для русской армии и ее боеспособности резким падением в пропасть — якобы солдаты поддались революционной пропаганде и начали поголовно пьянствовать, позабыв обо всем. На деле же этот процесс развивался в толще войсковых масс куда раньше. В частности, известен «набег» Отдельного морского батальона на Мемель весной 1915 года, когда еще во время движения из Петрограда в Либаву отряд был охвачен пьянством и творил бесчинства, а во время вторжения в Мемель мародерствовал и грабил горожан. Капитан 1-го ранга Г. П. Пекарский, командовавший отрядом, при отступлении из города следовал в обозе с походной кухней. В дороге кухня перевернулась, и офицер оказался облит горячими щами. На следующий день он был отчислен от командования.
Летом 1916 года при форсировании реки Прут силами 11-го армейского корпуса 9-й армии произошел еще один инцидент. Переправа 127-го пехотного полка на южный берег реки была фактически сорвана из-за винного склада, оказавшегося на пути следования части.«Водку [полк] предпочел выполнению своей боевой задачи», – с нескрываемой горечью констатировал военный историк А. Базаревский.
Военная цензура регулярно фиксировала в письмах с передовой такие описания военных будней:
«Купили бутылку спирту за 10 рублей, напились вдвоем и потосковали» [Действующая армия – Стремоку, м. Черчь, не позднее 20.3.1916]
«Уведомляю вас, что в данный момент я пьян как свинья. Приехал человек и привез водки» [Часть неизвестна – Мессель А., Одесса, 12.1916]
«…Не серчайте на меня, что я плохо пишу, бо я очень пишу в пьяном виде, так что можно сказать, что не знал, что писать»[2-й гренадерский Ростовский полк, 16-я рота – Рабюку Ивану, Бердичев, не позднее 15.3.1917].
При этом трезвая оценка ситуации делалась цензурой с явным опозданием, словно и ее не миновала чаша сия. Весной 1916 года отмечалось, что возлияний «как общественного увлечения не замечается, дорого по цене и принадлежит интеллигентской прослойке, солдатской аристократии». Но через неделю наступила Пасха, и началось разговение – в том числе, на передовой. С окончанием праздника оно не завершилось – солдаты устраивали «маевки с выпивкой», осваивали винные подвалы в занятых городах. Дороговизна напитков уже не была столь серьезной проблемой. Историк А. Б. Асташов пишет:
«С этого времени наблюдается все больше сообщений об употреблении в войсках одеколона и т. п. заменителей… В одном из захваченных имений солдаты брали из озера, в которое якобы хозяин вылил несколько бочек спирта, воду, выцеживали из нее «драгоценный напиток». В другом селе солдаты, узнав, что из винокуренного завода было выпущено в реку 8 тыс[яч] ведер спирта, пили прямо из реки»
Чины 195-го Оровайского пех. полка демонстративно нарушают "сухой закон" перед фотоаппаратом.
В 1917 году, после Февральской революции и начала «демократизации», а по сути – развала русской армии – обыденным явлением стало пьянство не только среди нижних чинов, но и обер- и штаб-офицеров. Конечно же, это способствовало повсеместному упадку воинской дисциплины. Сцена попойки на праздновании летом 1917 года именин одного из финляндских полков, изображенная Б. А. Штейфоном, выглядит вполне правдоподобно:
«Традиционный офицерский обед явил картины бесконечно гнусные Еще не убрали закусок, как какой-то прапорщик вскочил и заплетающимся языком заявил, что он «поднимает бокал» за Керенского и «за углубление революции». В середине обеда сидевший недалеко от меня молодой офицер, пивший водку из большой оловянной кружки, свалился на землю и заснул. Многих тут же тошнило…»
Если же вспомнить о том, что алкоголь зачастую сопутствовал братаниям, то картина выглядит и того печальнее. Допросы нетрезвых солдат, фотосъемки «на память» на русских позициях – все это реалии 1917 года. «Неприятель предпочел продолжать атаку деньгами, прокламациями, пропагандою, водкою, братаньем», – резюмировал в своем дневнике генерал М. В. Алексеев.
Черту под этим разложением подводит запись в дневнике генерала В. И. Селивачева: «В [8-й армии] что-то происходит также неладное: то самовольный уход с позиции целого полка, то пьянство до мертвецкого состояния целой бригады, то, наконец, отказ полков от наступления». Итог всего этого общеизвестен.
Худ. Пётр Карягин. Дошли! (1918). Фрагмент. Умирающий солдатик потратил последние силы на глоток из фляги... Возможно - чего-то более утешительного, чем просто вода.
Что же произошло с русской армией? Конечно, никаким «ударом в спину» на пороге победы объяснить эту трагедию нельзя. Известно выражение Уинстона Черчилля, уподобившего царскую Россию павшему Ироду, заживо пожираемому червями, однако уместнее было бы говорить о «болезни», поразившей русскую армию уже в первый год Великой войны. Поначалу ее симптомы выглядели незначительными, но с течением времени проявились в виде губительных факторов. Это справедливо и в отношении пьянства, но не только его. Братания и «самострелы» – звенья той же цепи. В годы Первой мировой войны русская армия сражалась мужественно и достойно, но долгое напряжение неизбежно приводит в негодность даже прочнейшие материалы. Что же говорить о миллионах живых людей, проведших несколько лет в аду?
Принижать заслуги русской армии в 1914–1917 годах, а, тем более, возводить на нее хулу совершенно не являлось целью данной статьи. К тому же, об этом давно «позаботился» американский журналист Эрик Дуршмид. В его книге 1-я и 2-я русские армии в августе 1914 года босиком, скверно вооруженные и в лохмотьях, мародерствуя, бредут в Восточную Пруссию, а неграмотные генералы пьют водку стаканами. Не стоит доверять подобной литературе, изобилующей передергиваниями и фальсификациями – тем более, что ответы на многие вопросы можно получить, исследуя первоисточники. Лишь установление истины в истории «забытой войны» и освещение ее темных пятен убережет память о ней от спекуляций и намеренных искажений в будущем.