…В залатанной, но чистенькой курточке мальчишка пробирается в грохоте экипажей по лондонским улицам, скользит на грязи булыжников, прижимая к груди стопку аккуратно подрезанных книг. Это Майкл Фарадей, ученик переплётчика из книжной лавки Рибо. Это Майкл Фарадей – великий учёный, подаривший жизнь всем генераторам и динамо-машинам мира, о котором много лет спустя замечательный русский физик Столетов напишет: «Никогда со времён Галилея свет не видал стольких поразительных и разнообразных открытий, вышедших из одной головы, и едва ли скоро увидит другого Фарадея…»
Нет, он не мог не стать исследователем. В маленьком переплётчике жил гений – столь же слабый, сколь и сильный, подобный неудержимому, рвущемуся к солнцу ростку, которого нельзя удержать в зерне. Он буквально проглатывает книгу госпожи Марсе «Разговоры о химии». Именно её он всю жизнь считал своей первой учительницей. «Когда бы я ни обращался мыслью к прошедшему, сравнивая его с настоящим, – писал Фарадей, – я неизменно думал о моей первой учительнице и всегда считал долгом посылать ей свои сочинения как выражение благодарности, и эти чувства меня никогда не покинут». Он пишет письмо Дэви и добивается, что его берут лаборантом в Королевский институт. Тут ему тоже помог случай: во время опыта у Дэви взорвалась склянка с каким-то хлористым веществом и поранила ему глаз. Некоторое время он не мог писать, и первоначально молодой Фарадей исполнял обязанности секретаря при знаменитом химике. Сэр Хэмфри отмечает у Майкла «характер активный и бодрый, а образ действий разумный». Дэви, выходцу из небогатой семьи, приятно льстит покровительствовать этому сыну кузнеца. О нет, он отнюдь не демократ, и в лестном предложении сопровожать его в заграничном путешествии чётко обозначены границы их близости: Майкл – лаборант, секретарь, даже слуга. Леди Дэви требовала, чтобы он прогуливал её мопса и однажды в Швейцарии отказалась сесть за один стол с Фарадеем.
Если бы могла знать эта чопорная и капризная шотландка, что потомки будут вспоминать её только благодаря Майклу, только потому, что она унижала этого молчаливого юношу, заботившегося о походной лаборатории её мужа!…
Дэви был человек «света», любил красивые эффекты, спичи, мишуру салонов, но ум его был быстр и гибок необыкновенно. Тихий лаборант жадно впитывает опыт знаменитого химика. Все окружающее – Париж и Флоренция, встречи с Ампером и Гей-Люссаком, альпийские перевалы и кратер Везувия – всё это было для Майкла огромной лабораторией, в которой мозг его был непрестанно погружён в сопоставления, сравнения, подсчёты. Даже любуясь Колизеем, он измерил шагами его окружность и определил высоту. Из застенчивого юноши он превращается в пытливого наблюдателя. Нет, не превращается – просто утверждается в своём призвании.
Вернувшись на родину, Майкл много работает. Наступают годы высокого творческого подъёма. «Чем больше у меня дела, тем больше я учусь», – пишет он другу. Да, он умеет учиться, но совершенно не умеет учить. Уже знаменитым учёным он отклонил весьма выгодное предложение занять должность профессора химии только что открытого Лондонского университета. У него не было учеников. В лаборатории ему помогал единственный сотрудник – отставной солдат, ловкий, исполнительный и совершенно равнодушный к науке человек. Он ярко выраженный индивидуалист уже с первых лет своей научной работы, с первых публикаций, первых опытов, первых прикосновений к тайнам электромагнитных полей. Он сам словно перезаряжен энергией. Пылко влюбляется, забыв о недавних убеждениях холостяка. Бьётся над прибором, который мог бы подтвердить электромагнитное вращение, находит решение и делает своё первое большое открытие. Его имя уже на устах членов Королевского общества. Вряд ли это приятно президенту общества сэру Дэви, хотя он и шутит, что Фарадей – самое крупное его открытие. И когда друзья выдвигают Фарадея в члены Королевского общества, душная волна тайной зависти захлёстывает светлый ум химика. Состоится равно тяжёлое для обоих учёных объяснение.
Он стал членом Королевского общества, несмотря на то что президент сэр Хэмфри Дэви активно агитировал членов общества снять его кандидатуру. Когда подсчитали голоса «за» и «против», в куче белых шаров оказался лишь один чёрный шар. Вся эта история ещё раз напоминает нам, что великий ум не всегда соответствует великому сердцу. Наверное, Дэви чувствовал, что вклад Фарадея в науку превысит его собственный вклад, и у него недостало сил порадоваться успеху ученика. Петербургская, а за ней многие другие академии избрали его своим членом. Пять опытов осенью 1831 года, раскрывших тайну электромагнитной индукции, сделали 40-летнего учёного всемирно известным человеком. По существу, Фарадей вывел науку об электричестве и магнетизме с узких и кривых лабораторных тропинок на широкую дорогу, бегущую в XX век.
Ему нет ещё и 50 лет, он ещё полон энергии, но странный и неожиданный недуг поражает его, принося огромные душевные страдания: он теряет память. Он ещё читает лекции и занимается в лабораториях, но… «…Я шесть недель работал для того, – записывает он, – чтобы получить какие-нибудь результаты… Самое скверное то, что, рассматривая свои старые заметки, я убедился, что все эти результаты получены мною ещё восемь или девять месяцев назад, но я совершенно про них забыл». Он покидает институт, отдыхает, подолгу путешествует, но кошмар забвения не оставлет его. Он записывает: «Моя голова так слаба, что я не знаю, правильно ли я пишу слова». Год за годом болезнь прогрессирует, и вот новое признание в письме: «Я забываю, какими буквами изобразить то или иное слово на бумаге…» У него долгая и трудная старость, в которой болезнь год от года сужает круг его забот и страстей. 12 марта 1862 года он записал свой последний опыт, № 16041. Потом сам, вспомнив далёкую юность, переплёл лабораторные журналы, радостно ощущая, что память пальцев не изменила ему. Принц-регент подарил ему домик в королевском парке в Бэмптоне, но зачем ему этот домик, ничего уже ему не нужно. Летом 1867 года один из друзей навестил 76-летнего старика.
– Как вы себя чувствуете? – спросил друг.
– Я жду, – с улыбкой ответил Фарадей.
Он умер в кресле за рабочим столом. После его смерти многие вспоминали, что он долгое время носил в кармане маленькую медную спиральку и часто, не слыша людских голосов и музыки, позабыв о собеседниках и оставив закуски, вертел её в пальцах, погруженный в мысли, недоступные другим. Знаменитый физик, химик и талантливый историк науки Вильгельм Фридрих Оствальд сказал о Майкле Фарадее: «Имея перед глазами общую картину научной деятельности Фарадея, мы живо чувствуем, что перед нами единственное в своём роде явление в истории науки. Правда, можно найти ещё много исследователей, посвятивших всю свою жизнь или большую часть её только одной главной задаче; но никому другому, пожалуй, не дано было достигнуть при добровольном самоограничении такой глубины при таком разнообразии».