Известный политэмигрант 19-го века Александр Герцен так писал о декабристах: «Это какие-то богатыри, кованные из чистой стали с головы до ног». Представление о декабристах как об идеале порядочности и благородства дожило до наших дней. Однако в этой «декабристской легенде» было одно уязвимое место, на котором в советской историографии не акцентировали внимание читателя. Речь идёт о поведении декабристов во время следствия…
«Кто больше донесёт»
Когда следователи начали допрашивать арестованных, открылась удивительная вещь. Почти все эти «ужасные» бунтовщики и революционеры стали охотно сотрудничать со следствием, выдавая «всех и вся».
Лишь считанные единицы вели себя достойно. Молчал Михаил Лунин, долго держались Иван Якушкин и Николай Бестужев. Друг Пушкина — Иван Пущин — вёл хитрую линию защиты, намеренно путая следствие именами выдуманных заговорщиков (и не упоминая заговорщиков настоящих). Поручик Николай Панов, не отрицая своей вины, всё же упорно отказывался называть имена товарищей. Этот список «несломленных» очень короток. Остальные декабристы вели себя весьма неблаговидно.
Бывшие соратники по революционной борьбе как будто соревновались в том, «кто больше донесёт». Фамилии, даты, планы, программные документы — всю эту информацию декабристы сообщали по первому же требованию следователей. Особенно неприятное впечатление производили вожди декабристского движения — те, кто втягивал людей в опасную антиправительственную игру, агитировал, вёл за собой. И вот тут, на следствии, эти лидеры оказались первыми доносчиками.
Вожди дрогнули первыми
Несостоявшийся «диктатор» князь Сергей Трубецкой (14 декабря не пришедший на Сенатскую площадь, где его так ждали) «сдал всех» почти сразу. Уже 23 декабря 1825 года следователи получили от него список из 79 фамилий членов тайного общества (в число которых, кстати, Трубецкой занёс и Грибоедова).
Но Трубецкой немного запоздал со своими признаниями. Уже вечером 14 декабря 1825 года один из вождей неудавшегося мятежа — поэт Кондратий Рылеев — сходу оповестил следователей, что у петербургских заговорщиков есть соратники на юге империи. «Я долгом совести и честного гражданина почитаю объявить, что около Киева в полках существует общество, — заявил поэт. — Полагаю, что оное из сильнейших… Руководит им полковник Пестель». Позднее Рылеев назвал ещё 11 фамилий.
Кстати, эти показания Рылеева породили столь привычные нам названия тайных декабристских организаций. Общество «в полках около Киева» превратилось под пером следователей в Южное общество. Петербургская организация стала Северным обществом. Названия эти закрепились в следственных делах декабристов, а затем перешли в историческую литературу.
«Байронические герои» молят о пощаде
Павел Пестель, уже выданный Рылеевым и Трубецким, тоже не стал излишне скрытничать. Его показания содержат откровенные сведения о внутреннем устройстве Южного общества. Кроме того, Пестель рассказывает о других тайных организациях, существовавших в России, — в частности, о Польском патриотическом обществе и Обществе соединённых славян. Он заявил и о том, что, возможно, тайное общество существует и на Кавказе, в корпусе генерала Алексея Ермолова (впоследствии эти сведения не подтвердились).
Позднее сын декабриста Якушкина, Евгений, обобщая рассказы выживших декабристов, писал: «…Ежели повесили только пять человек, а не 500, то в этом нисколько не виноват Пестель: со своей стороны он сделал всё, что мог». Пётр Каховский, застреливший генерала Милорадовича на Сенатской площади, на очных ставках давал убийственные показания против своего приятеля Рылеева — о том, что тот планировал изничтожить царя и царскую фамилию.
Александр Одоевский известен своим поэтическим откликом на стихотворение Пушкина «Во глубине сибирских руд…»: «Но будь покоен, бард! — цепями, / Своей судьбой гордимся мы», — величественно восклицал Одоевский в своём ответе. Однако на следствии поэт-декабрист выглядел отнюдь не байроническим героем. Мало того что он во всём сознался (что означало — «выдал всех»), но ещё и бомбардировал царя Николая I письмами с унизительными мольбами о пощаде.
С такими же покаянными письмами обращались к царю декабристы Волконский, Басаргин, Бригген, Арбузов, Ентальцев, Цебриков.
«Ничтожность духа? Или революционная хитрость?»
Перечень «недостойных поступков» арестованных дворян-революционеров можно продолжать ещё очень долго. Пожалуй, стоит остановиться и попытаться осмыслить: как, почему так получилось? Перед загадкой поведения декабристов на следствии недоумённо останавливались как советские, так и «антисоветские» историки и публицисты.
«Надо признать — огромное большинство декабристов выказало самое настоящее малодушие», — сокрушался известный историк 1920-х годов Павел Щёголев. А его современник, главный представитель марксизма в исторической науке, историк Михаил Покровский говорил о «горьком разочаровании», которое его постигло при изучении следственных дел декабристов.
Александр Солженицын писал в своём знаменитом «Архипелаге ГУЛАГ«: «Николай I не имел догадки арестовать декабристских жён, заставить их кричать в соседнем кабинете или самих декабристов подвергнуть пыткам — но он не имел на то и надобности… Большинство держалось бездарно, запутывали друг друга, многие униженно просили о прощении… Ничтожность духа? Или революционная хитрость?»
Почему декабристы сделали это?
Неужели же всё это странное поведение арестованных декабристов можно объяснить трусостью, малодушием? Думается, что нет. Иначе возникают определённые логические противоречия. Ведь почти все декабристы были офицерами, многие из них достойно участвовали в войнах с Наполеоном, Турцией и Персией. Видеть смерть, рисковать жизнью на поле боя — и испугаться на допросе у следователя? Что ж — и такое возможно. Но не у сотни же человек сразу! (По «делу 14 декабря» был осуждён 121 человек.)
Да, «герои Гражданской войны» в 1937—1938 годах тоже подписывали самые дьявольские признания. Но их ведь пытали на допросах! А декабристов не тронули даже пальцем. Как же понять их необычную откровенность со следователями?
Весьма любопытной в этом свете выглядит версия, высказанная известным литературоведом Юрием Лотманом. Вот что он писал: «Характерна в этом отношении полная растерянность декабристов в условиях следствия — без свидетелей, которым можно было бы адресовать героические поступки, без литературных образцов. В этих условиях резко выступали другие стереотипы поведения: долг офицера, обязанности присяги, честь дворянина…»
О пользе шаблонов
Действительно, мы с вами примерно знаем, как должен вести себя «настоящий революционер». Но наше представление об этом «кодексе» возникло не само по себе. Мы его почерпнули из книг и фильмов. Благодаря им у нас перед глазами всегда был образец — своего рода «шаблон» того, как себя надо вести.
Но у декабристов-то как раз такого шаблона и не было! Литература, на которой они выросли, в которой они черпали вдохновение, искали образцы для подражания, — эта литература не знала такой проблематики, как «поведение героя на бюрократическом следствии».
Вот поведение героя на эшафоте перед публичной казнью или на открытом судилище, где вокруг стоят толпы народа, — такого рода сюжеты были очень любимы романтической литературой того времени. И декабристы знали, что делать в подобной ситуации. Но как быть, если перед тобой нет плахи c топором, нет народных масс, к которым можно обращаться с пламенной «революционной» речью, — а есть всего лишь тёмный кабинет, стол, листы бумаги и несколько следователей с более высоким званием?
Погубил «долг»?
Раз не было готового алгоритма поведения — и об этом как раз и написал Лотман, — то в ход вступали другие «шаблоны» поведения русского офицера (так называемый дворянский долг). Долг подразумевал прямодушно отвечать на вопросы старшего по званию (декабристы в большинстве своём были в скромных офицерских чинах, а допрашивали их генералы). Долг дворянина — быть честным с другим дворянином. Долг вассала перед своим сюзереном (царём).
Может быть, именно все эти «долги» сыграли с декабристами злую шутку? И то, что они считали исполнением «долга чести дворянина и офицера», в глазах потомков превратилось в банальную «трусость» и «малодушие»?