О петушиных боях в Москве

Как предавались этой древней забаве москвичи XIX столетия.

От публикаторов

Помещаемый ниже очерк В. Н. Соболева «О петушиных боях в Москве», впервые увидевший свет в 1879 году, в 1964-м был воспроизведен с некоторыми сокращениями в сборнике «Ушедшая Москва. Воспоминания современников о Москве второй половины XIX века», подготовленном историком литературы и москвоведом Николаем Сергеевичем Ашукиным1. В 1989 году дополненный новыми материалами сборник переиздали под названием «Московская старина. Воспоминания москвичей прошлого столетия». Таким образом, сочинение В. Н. Соболева хорошо знакомо москволюбам со стажем, однако широкому кругу сегодняшних читателей оно известно мало, а на данный момент и малодоступно. Между тем в нем приводится целый ряд интереснейших подробностей московского быта второй половины XIX века. И еще: о петушиных боях писали, конечно, и другие авторы — например, В. А. Гиляровский, И. А. Белоусов, И. С. Левитов, но они лишь кратко упоминают о поединках, Соболев же посвятил теме целую книжку, пусть и небольшую.

Кем же был этот знаток и певец азартной забавы? В издании 1964 года поясняется, что В. Н. Соболев являлся сотрудником журнала Московского общества охоты. Косвенно сей факт подтверждается членством некоего В. Н. Соболева в Московском обществе любителей рыболовства, о чем имеются сведения в № 3 журнала «Природа и охота» за 1886 год. Также под именем Василия Николаевича Соболева в последней трети XIX века вышло несколько литературных произведений: комедия «Ловцы», стихотворные «Сказка о Иване Царевиче и Сером волке» и «Сказка о солдате, молодце и хвате», но тот ли это Соболев, что написал интересующий нас очерк, сказать теперь трудно.
Текст публикуется в сокращении. Стилистика оригинала в основном сохранена. Орфография и пунктуация приведены к современным нормам.

Было время, когда в Москве процветали петушиные бои, когда они манили к себе со всех концов столицы охотников разных званий и состояний, спешивших к ним в урочный час в каретах, на лихачах и пешочком с петушком под мышкой. Приезжали в Москву на бои и иногородние охотники со своими заветными испытанными бойцами, из Тулы и даже из Петербурга. Бои имели характер серьезный; они не составляли забавы в смысле развлечения или препровождения времени; они были в полном смысле охотничьи, имели свою определенную цель — оценку достоинств боевой птицы. Здесь решались вопросы об охотничьей славе того или другого лица, произносились суровые, беспощадные и безапелляционные приговоры, пред которыми склонялось целое общество охотников и в которых черпали и развивались стремления к улучшению петушиных пород, вырабатывались правильные понятия о красоте, силе и ловкости боевой птицы.

Понятно, что всякий настоящий охотник с любовью относился к своей птице; он высоко ценил достоинства и нередко увлекался ими до ослепления; понятно, что при таких, можно сказать, поэтических наклонностях он за торжественную победу своего бойца готов был отвечать всем своим достоянием, и отсюда-то являлись те заклады, которыми сопровождались петушиные бои. Заклады эти не имели спекулятивной цели; они имели значение лишь уверенности в силе своего бойца и в его победе; сознание это руководило на боях всеми охотниками, и они, распадаясь на две партии, спешили заявлять себя сторонниками того или другого бойца и предлагали каждый по мере своих средств заклад противной стороне.

Не более десяти лет тому назад петушиные бои в Москве допускались открыто во дворе отставного чиновника Ивана Осиповича Соколова, в Домниковском переулке2, ведущем от Садовой к дебаркадеру Николаевской железной дороги. Но с того времени они почему-то подпали под опалу полиции, которая начала неутомимо преследовать их; в особенности же гонение на бои усилилось, как говорят охотники, по настоянию Общества покровительства животных3, признававшего их безнравственною жестокосердною забавою.

<…>
По рассказам старожилов, начало петушиной охоте в Москве положил граф Ал[ексей] Григ[орьевич] Орлов4. Насколько верны эти рассказы, утвердительно сказать нельзя, но ему приписывают первую выписку из Англии боевых петухов, которыми он потешался вместе с другими вельможами того времени, устраивая у себя петушиные бои, сопровождавшиеся большими закладами. Из этих закладов можно заключить, что гр. Орлов смотрел на бой петухов не как на простую забаву, а относился к этому делу как охотник, внимание которого сосредоточивалось на качествах бойцов, находивших в нем для себя оценку. Он, по рассказам, с таким вниманием относился к заведенной им петушиной охоте, что у него со строгою аккуратностью записывалось каждое снесенное курицею яйцо и велась подробная родословная каждого петуха.

В то же время был в Москве другой известный петушиный охотник, генерал Всеволожский5, у которого были также выписные английские петухи и происходили боевые состязания с петухами других охотников из купцов, за которыми он посылал свои экипажи: петухи же были у гр. Орлова пера красного, а у Всеволожского — серые.

В 1812 году при нашествии на Москву французов в ней, конечно, было не до петушиных боев и все боевые петухи или были заблаговременно вывезены, или попали в суп, но по изгнании неприятеля английские боевые петухи были заведены уже многими лицами; петухи же гр. Орлова появились тогда у диакона того прихода, где он жил6, и надо полагать, что этот диaкoн или получил их в подарок от гр. Орлова, или приобрел другими какими-либо путями. От диакона порода эта перешла к дьячку Калитниковского кладбища7, который прославился ею между охотниками, и долгое время петухи под названием калитники считались самыми лучшими в Москве.
Выводки от выписных английских петухов выходят хотя пером не так красивы, но ростом больше и сильнее чистокровных английских. Охотники много раз пробовали сажать на бой этих выводков с английскими петухами, и всегда победа оставалась на стороне нашего выводка, который постоянно отличается силою, стойкостью и крепостью.
Ни один охотник не назовет настоящего боевого петуха английской породы петухом; охотничье название ему — птица; действительность же породы ее обозначается названиями родовая или чистокровная.

<…>
Каждый боевой петух имеет свою кличку. Клички эти чрезвычайно разнообразны. Вот несколько кличек бывших в Москве известных петухов: Протодиакон, Галчонок, Варвар, Улан, Сокол, Драгун, Судак, Офицер, Костенок, Каторжный, Черкес, Пересвет, Мужик, Дымок, Бриллиант, Квартальный, Мушка, Путаник и т. п.

<…>
Состав Общества петушиных охотников в Москве был в прежнее время также до крайности разнообразен. Тут вы могли встретить крестьянина, мещанина, дьячка, чиновника, диакона, квартального, студента, кучера, барина, купца, иностранца, повара, лакея, отставного солдата, а подчас шулера или другого какого-нибудь жулика. Как видите, в числе членов преобладал большею частью небогатый простой люд. Общество это собиралось обыкновенно где-нибудь в трактире, где чинно рассаживалось за столики и вело нескончаемую беседу о петушиной охоте и о боевой птице, попивая кто чаек, а кто водочку, преимущественно очищенную и рябиновую. Сближение столь разнообразных представителей петушиной охоты при возбуждаемом ею веселом настроении их и присущая русскому человеку шутливость не могли не отразиться на взаимных отношениях этих охотников между собою; все они также окрещены друг другом кличками, которые так и остались за ними, и многие из охотников знали потом других своих собратов только по кличкам, не заботясь узнать ни сословия их, ни имени, ни фамилии. Привожу несколько таких кличек, оставшихся в памяти охотников.

Бутылка — повар, являвшийся на петушиные бои всегда под хмельком, что и послужило поводом прозвать его бутылкой, из которой он напивался.

Плакса — чеканщик риз; во время боя он вскакивал, вскрикивал сквозь слезы при каждом ударе, наносимом его петуху, а при окончательном поражении горько плакал.
Коко — богатый купец небольшого роста с маленькою бородой, рябоватый; когда его петух оставался победителем в бою, то он, торжествуя эту победу, покрикивал: «Ко-ко-ко!»
Костяная Яичница — купец очень скупой, предлагавший иногда угощение, но никогда никого не угощавший.

Красная Жилетка — лакей из клуба, приходивший на бои в форменной красной жилетке.
Смерть — сапожник, больной, очень худой и постоянно кашлявший.
Мало — англичанин, на всякое предложение пари при петушином бое отвечавший с важностью: «мало!»
Холера 48-го года — содержатель одного трактира, худой, высокий и вечно сердитый.
Старый Волк — краснодеревщик, хорошо понимавший петушиную охоту и потому, как знаток петухов, никогда не проигрывавший заклада в бою.

Молодой Волк — приятель Старого Волка, сомнительная по профессии личность.
Подхалим — бедный чиновник, после боя всегда усердно расхваливал победившего петуха и частенько пользовался даровым угощением.
Шамиль — повар, имевший тип восточного человека, ходивший зимою в большой черкесской бараньей шапке, к тому же замечательный врун.
Магистр (он же Профессор с медалями) — туляк, имевший несколько медалей за выставки петухов; знаток в петушиной охоте, но пользовавшийся репутацией человека, которому невыгодно класть палец в рот.
Ученая Стипендия (он же Лохматый) — бывший студент Петровской земледельческой академии8, отличавшийся длинными всклокоченными волосами.
Барин (он же Бакенбарды и Полуночник) — чиновник с непомерно длинными бакенбардами, приезжавший на бои не ранее как около полуночи.

Пускай поиграют — квартальный, страстный петушиный охотник; когда во время боя его петуха противная сторона, державшая с ним пари, предлагала окончить бой вничью или взять половину пари и развести петухов, то он, не соглашаясь ни на какие предложения, отвечал обыкновенно одною фразою, указывая на бившихся петухов: «Пускай поиграют!»
Свистун — один из замечательнейших петушиных охотников, отставной чиновник пожилых лет, разводивший хорошую боевую птицу, державший у себя бои, распоряжавшийся ими с полным авторитетом и знанием дела, всеми охотниками любимый, но, увы, говоривший с присвистом.
Можно бы было привести еще несколько десятков подобных прозвищ, полученных петушиными охотниками от своих сотоварищей по охоте, прозвищ смешных и подчас довольно метких, но, полагаю, и приведенных достаточно, чтобы иметь понятие об оригинальности взаимных отношений членов этого общества. Каждое прозвище как-то возникало само собою; кем оно выдумывалось, никто не знал и не мог указать, а между тем оно прививалось к тому или другому охотнику, срасталось с ним, и он волей-неволей принимал его, мирился с ним и откликался на него.

<…>
Петушиные бои производились в старину или в комнате, или просто на дворе; посторонние зрители в этом последнем случае толпились в воротах и у заборов; некоторые смотрели чрез заборные щели, а некоторые, кто посмелей, взлезали на забор и цеплялись там в разных позах. Сведения же о более правильном устройстве боев сохранились с 30-х годов. С этого времени охотники начали устраивать для боев арены.

Устройство этих арен — или, как называют их охотники, ширм — незамысловато. Где-нибудь в удобном открытом месте на дворе или в саду ставится на столбах круглый навес, т. е. просто делается одна крыша; под нею в средине устраивается на земле круглая же загородка в диаметре не более одной сажени, а в вышину от земли несколько более аршина. Вот и вся арена, или петушиная сцена; она обивается внутри войлоком; если в ней настлан пол, то и он обивается так же войлоком; делается это для сохранения птицы от ушибов; загородка вся сплошная и входов в нее нет. Вокруг этой арены ставятся амфитеатром в несколько рядов скамейки для зрителей, ближайшие к арене пониже, а дальше выше, так чтобы задним зрителям была видна вся арена; но во время боя более известных петухов или когда он сопровождается значительными закладами — словом, когда он представляет более интереса для охотников, в средних рядах обыкновенно зрители налегают на плеча передних, а в задних рядах просто становятся на скамейки, и вся охотничья публика наклоняется к арене, следя с живейшим любопытством за малейшими движениями бьющихся петухов.

Между рядами скамеек с двух противоположных сторон оставляются узкие проходы к арене, по которым вносятся на бой петухи; каждый охотник, неся своего петуха на арену для предстоящего боя, старается издали показать ему противника, подносимого своим владельцем с противоположной стороны. Так как бои бывают вечером, то арена должна быть освещена, и для этого над нею привешивается к крышке большая лампа; случается же, что арену освещают свечами, которые держат в руках сидящие в первом ряду зрители; от взмаха петухов крыльями свечи часто гаснут, но их спешат зажигать при понуканьях о том с разных сторон. Открытые помещения для петушиных боев устраиваются для того, чтобы в арену проходил свободно воздух, иначе при спертом воздухе петухи скоро ослабевают. Но устраиваются арены и в комнате; причем они внутри по стенкам и по полу обиваются также войлоком, а лампа подвешивается к потолку.

Более известные петушиные бои на устроенных аренах производились в 1830 году в Подвесках9, при трактире купца Коломенского и за Тверской заставой, в первом направо трактире; потом бой перешел на Берденовку, в дом Раева10, и в то же время был на Переведеновке11, у одного из охотников, известного под именем Михаила Титыча, в собственном его доме.

В 1855 году бой перешел на Смоленский рынок в трактир Шустрова и на Остоженку в трактир, называемый Голубятня12. В 1856 году — на Черногрязку13, в Домниковский переулок14, в дом знаменитого в своем роде охотника Ивана Осиповича Соколова; арена у него была устроена в углу двора под деревом; а потом, когда дом этот был перестроен и в нем помещен трактир «Ливадия»15, то бой перешел к содержателю этого трактира Холину. В то же время бой происходил при одной из харчевен на Конной площади16. В 60-х годах петушиные бои вовсе прекратились, подвергшись, как выше сказано, гонению, и допускались только украдкой кое-где в нежилых домах, на чердаках и т. п. под страхом накрытия полицией.

Мой очерк был бы далеко не полон, если бы я не познакомил читателей с самим боем петухов; мне приходилось видеть эти бои и слышать рассказы о них из первых рук; поэтому постараюсь описать процесс охотничьего петушиного боя.

Прежде всего нужно сказать, что бои эти обыкновенно начинаются с 6 часов вечера и, смотря по количеству сошедшихся охотников и принесенных ими петухов, продолжаются в течение вечера, а иногда и за полночь. В Сборное же воскресенье17, на первой неделе Великого поста, бои начинались в старые годы с утра и продолжались целые сутки.

Петушиным боям предшествует целый ряд приготовлений и разных подходов, высматриваний и выведываний. В июне и в июле охотники начинают похаживать один к другому под предлогом навестить приятеля; причем гость и хозяин, разговаривая о всех возможных житейских делах, стараются не заговаривать прямо о петухах и в особенности о предстоящих боях, а как-нибудь вскользь завести речь о желаемом предмете и повысмотреть молодых петухов. Ни расстояние, ни погода не удерживают этих визитов; охотники не задумавшись отправляются за 15 и более верст с единственной целью — взглянуть на молодую птицу. При внезапных же встречах охотников в это время первый вопрос делается, конечно, о петухах, хотя каждый охотник хорошо знает, что в ответ не услышит правды, а услышит по большей части похвальбу.

— А, Иван Осипович, здравствуйте, мой дорогой! — провозглашает радостно охотник, столкнувшись нечаянно с известным петушиным охотником Свистуном.
— Здравствуйте, здравствуйте, — отвечает он, присвистнув слегка.
— Ну что, батюшка, как ваши молодые птички?
— Голубого пера, как жеребцы ходят! — отвечает Иван Осипович с подсвистом.
— Ну-те, хороши вышли?
— Все голубого пера, как орлы!

Такие переговоры вполне удовлетворяют обоих охотников, один из них доволен тем, что сделал любезность, выказав своими вопросами внимание к охоте приятеля, а другой остался доволен случаем похвалить петухов своего отвода…

Цирковая афиша. 1895 год