В начале 1960-х советская власть устроила крестовый поход против теневой экономики. Подпольных предпринимателей, торговцев валютой и расхитителей социалистической собственности с небывалым рвением арестовывали, показательно судили, клеймили в прессе. Одним из самых известных процессов стало дело москвича Яна Рокотова, которого расстреляли, хотя смертная казнь за экономические преступления не действовала в момент его ареста. Но Рокотов был не единственным, кому вынесли смертный приговор за незаконное в СССР предпринимательство.
Настоящее Время рассказывает историю киевлянина Якова Шейнкина, который работал экспедитором, нелегально торговал фруктами и хранил сбережения в золоте – накопив в общей сложности 12 килограммов монет, а также драгоценности и меха. Рассекреченное дело Шейнкина хранится в архиве Службы безопасности Украины.
202 монеты царской чеканки, 7 американских двадцатидолларовых, 8 немецких (по 20 марок) и 5 австро-венгерских. Все – золотые. Понятые с удивлением наблюдали, как сотрудник КГБ пересчитывает для протокола содержимое коробок, только что извлеченных из-под памятника Рохиль (Раисы) Шерман на Берковецком кладбище Киева.
Тайник показал родственник покойной Абрам Персион. В тот день – это было 10 июля 1962 года – его арестовали. Персион, наверное, проклинал себя за то, что ответил согласием на просьбу своего двоюродного брата Якова Шейнкина спрятать драгоценные монеты.
Киевлянин Яков Шейнкин по советским меркам был чрезвычайно богатым человеком. Как и большинство других чрезвычайно богатых людей страны, свое состояние он сколотил незаконно.
Зарабатывал Шейнкин на фруктах. С 1944-го по 1954 год, работая экспедитором в тресте «Укрглаввино», он регулярно ездил в командировки в Закарпатье – принимать и отгружать яблоки. И попутно закупал яблоки для себя – примерно по девять тонн за раз, чтобы выгодно (и, конечно, нелегально) продать через магазины в Киеве.
Позже Шейнкин устроился кладовщиком на оптовую базу «Киевгорплодоовощторга», где стал одним из организаторов масштабной преступной схемы. Яблоки, цитрусовые, бананы и ананасы (два последних пункта – супердефицитный товар) путем махинаций с накладными воровали со складов и продавали «налево». В дело были вовлечены десятки работников: заведующие магазинов, товароведы, продавцы, кладовщики, водители.
К началу 1961 года Шейнкин был буквально подпольным миллионером – его состояние впоследствии оценили в 1 миллион 200 тысяч старых рублей. Выставлять напоказ свою состоятельность кладовщик не рисковал – это было чревато вниманием со стороны правоохранительных органов. Тихо откладывая сбережения на старость, Шейнкин предпочитал не рубли, а более надежную «валюту» – золото.
Покупать монеты и изделия из драгоценного металла ему помогал двоюродный брат Абрам Персион, занимавший высокую должность в «Киевметрострое» и имевший выходы на нужных людей.
С 1950-го по 1960 год Шейнкин провернул через родственника по меньшей мере 19 незаконных сделок. Покупал сотни золотых монет (в основном старые российские, американские и немецкие), немного украшений и шкурки пушных зверей.
Самым дорогим приобретением стала золотая брошь с двумя алмазами и 164 бриллиантами. За нее кладовщик отдал 125 тысяч дореформенных рублей – это средняя советская зарплата за 13 лет.
Ценности обычно доставал знакомый Абрама Персиона Лейб Фальковский. Сам Персион за посредничество получал небольшой процент со сделок – на эти деньги он купил себе 407-й «Москвич» и холодильник. Несколько раз Абрам давал касающиеся продажи золота поручения своему зятю Науму Запрудскому.
Долгие годы Шейнкин хранил все богатства у себя, но в 1960-м решил, что их стоит перепрятать. И передал надежно упакованные свертки двоюродному брату Персиону, зятю Моисею Гительману и другим родственникам и знакомым.
Позже, давая показания, он связывал это решение со смертью своей жены Рохили Шерман, но не объяснял, в чем именно заключалась эта связь. Предположительно, у него просто появились нехорошие предчувствия.
Клад в могиле и десятки арестов
Интуиция Шейнкина не обманула. Уже в феврале 1960 года десятки сотрудников «Киевгорплодоовощторга» были задержаны за хищения. И Яков Шейнкин в том числе.
Поначалу расследовали только махинации с фруктами. О припятанных Шейнкиным богатствах в КГБ – именно этому ведомству, а не МВД, с недавних пор стали поручать крупные экономические дела – пока не подозревали.
А тем временем все, кому дядя Яша – так близкие называли Шейнкина – оставил золото, жили в постоянном нервном напряжении. Особенно страшно становилось после чтения газет.
Интенсивная борьба с экономической преступностью – один из главных маркеров эпохи начала 1960-х. Старт кампании дал лично лидер страны Никита Хрущев. Процесс арестованных московских валютчиков и фарцовщиков Яна Рокотова, Владислава Файбишенко и Дмитрия Яковлева должен был стать показательным и муссировался в прессе. Сначала им дали по 8 лет лишения свободы, но вмешался возмущенный «мягкостью» приговора Хрущев, и дело пересмотрели.
Хранители сокровищ Шейнкина, видя новости о московских валютчиках, с ужасом примеряли их роль на дядю Яшу и себя самих. Вполне естественным было желание побыстрее избавиться от золота. Например, Запрудский по просьбе Персиона зарыл часть монет в саду своей матери в Боярке под Киевом. Мать, узнав об этом, устроила скандал, и через пару дней «клад» пришлось выкапывать и везти обратно.
С частью «клада» Персион приехал домой к дочери Шейнкина Доре и ее мужу Моисею Гительману, оставил коробки с золотом в детской кроватке и, не слушая возражений, ушел. Плачущая Дора уже хотела спустить все содержимое в туалет. Но в итоге супруги отвезли ценности на кладбище и зарыли под памятник на могиле Рохили Шерман, которая приходилась Доре матерью, Моисею – тещей, а арестованному Шейнкину – женой.
В 1962 году, пока еще шло следствие по «фруктовому» делу, КГБ занялся золотом Шейнкина. Сначала арестованный киевский валютчик Самуил Шанский дал показания на Фальковского, с которым иногда проворачивал сделки. А уже через Фальковского «комитетчики» вышли на всех остальных. Было возбуждено новое уголовное дело о нарушении правил о валютных операциях – куплю-продажу золотых изделий рассматривали именно так.
Весной-летом 1962 года арестовали Персиона, Фальковского, Гительмана и Запрудского. КГБ нашел тайники в могиле Шерман, а также в раме детского велосипеда на балконе Гительмана и дома у нескольких знакомых Шейнкина.
Гительман, если верить прессе тех лет, долго пытался выкручиваться и не признавался, где тайники. «Пытаясь запутать следствие, он предлагал то выпустить его без свидетелей, чтобы забрать золото из тайников, то позвонить (тоже без свидетелей) знакомым», – сообщала газета «Вечерний Киев» («Вечірній Київ»).
Всего по этому делу было изъято 1867 золотых монет общим весом почти 12 килограммов, 29 украшений (600 граммов), ряд мелких золотых изделий, меховые шкурки, советские рубли и сберкнижки. Большая часть ценностей принадлежала Шейнкину, относительно немного – другим фигурантам.
В декабре 1962 года суд рассмотрел дело «Киевгорплодоовощторга». На скамье подсудимых оказались 35 человек. Шейнкин был среди четверых осужденных, получивших больше остальных: его приговорили к 15 годам колонии плюс трем годам ссылки.
Но это было не самой худшей новостью для Якова Шейнкина. В октябре 1962 года Верховный Совет СССР разрешил «в качестве исключения» применить к фигурантам дела о золоте новые законодательные нормы в отношении валютчиков, принятые в 1961-м. То есть позволялось приговорить их к расстрелу.
Постановление с разрешением применить к фигурантам дела высшую меру наказания подписали председатель президиума Верховного Совета Леонид Брежнев и секретарь Михаил Георгадзе. Упомянутые в документе Шанский, Векштейн и Столяр – фигуранты другого похожего дела, связанные с Фальковским
Таким образом, закону придавалась обратная сила – именно для этого и нужна была санкция Верховного Совета. Обычно в СМИ в этом контексте упоминается лишь дело Рокотова – но, как видим, это был хоть и редкий, но не единственный случай.
Суд состоялся в апреле 1963 года. Заседания коллегии Верховного Суда УССР проходили в помещении клуба пожарной охраны на Владимирской улице.
Шейнкина приговорили к смертной казни. Фальковский получил 15 лет лишения свободы, Персион – 12, Гительман – 8, Запрудский – 4. Фальковский и Персион первые 5 лет должны были провести в тюрьме – это более суровая мера по сравнению с колонией.
У всех, кроме Запрудского, конфисковали имущество. Еще несколько человек, прятавших золото – среди них были двое доцентов университетов, – отделались выговорами на работе.
Вскоре после приговора газета «Вечерний Киев» посвятила этому делу статью «Накипь»:
«Стерто еще одно грязное пятно со светлого лица нашего города. <...> Когда на посуде появляется накипь, хозяйка тщательно счищает ее. Советские люди безжалостно соскребают мельчайшие следы накипи – отзвук позорного прошлого, с которым покончено навсегда», – поносили журналисты осужденных и тех, кто им помогал.
О том, какое конкретно наказание получили осужденные, авторы статьи умолчали.
Сыгравшего роль в этой истории Самуила Шанского (он независимо от торговца фруктами тоже доставал ценности с помощью Фальковского) судили несколькими месяцами раньше. Его, как и Шейнкина, приговорили к расстрелу. При этом доказанный следствием объем купленных и проданных им монет был в разы меньше, чем в деле Шейнкина.
Вскоре Верховный суд, ссылаясь на совокупность смягчающих обстоятельств (первая судимость, участие в войне и так далее), удовлетворил его кассационную жалобу, заменив казнь на 15 лет колонии.
А вот Шейнкин обжаловать смертный приговор уже не мог, поскольку его вынес суд последней инстанции – Верховный (тогда как Шанского судили в Киевском областном). Единственным шансом сохранить жизнь было помилование Верховным Советом УССР.
Осужденный обратился с ходатайством, но 22 мая 1963 года получил отказ. Вскоре Яков Шейнкин был расстрелян.
Трудно обойти вниманием тот факт, что у всех осужденных в этой истории – еврейские фамилии. Евреи вообще составляли значительную – если не бо́льшую – часть фигурантов экономических дел той эпохи, начиная с самого известного – Рокотова.
Политику советской власти по отношению к евреям в некоторые периоды, в том числе в 1960-х, часто характеризуют как негласный государственный антисемитизм. Примеров скрытой дискриминации евреев хватает: это и препятствия при поступлении в престижные вузы, и табу на память о Холокосте, и блок на показ артистов еврейского происхождения на телевидении, и «антисионистские» карикатуры, которые порой было легко спутать с творениями нацистской пропаганды.
Стоит ли рассматривать в этом контексте экономические дела, в том числе дело Шейнкина? Могло ли существовать неписанное указание бороться с валютчиками, расхитителями, цеховиками и спекулянтами именно еврейского происхождения?
Юрист Евгения Эвельсон, с 1975 года жившая в Израиле, посвятила этому вопросу книгу «Судебные процессы по экономическим делам в СССР (шестидесятые годы)». В труде, вышедшем в Лондоне в 1986 году, описаны сотни резонансных и малоизвестных эпизодов, произошедших в разных уголках Советского Союза. История Шейнкина упомянута вскользь – автор цитирует статью в «Вечернем Киеве». Эвельсон приходит к однозначному выводу: евреев за экономические преступления преследовали чаще и наказывали более сурово, чем всех остальных. Первопричиной этого юрист считает скрытый антисемитизм властей, в том числе лично Никиты Хрущева.
Иного мнения придерживается другой специалист по теме, историк Геннадий Костырченко. В книге «Тайная политика Хрущева: власть, интеллигенция, еврейский вопрос» он настаивает на том, что корень всей кампании начала 1960-х лежит в стремлении советского лидера «ради торжества коммунизма ликвидировать „частника“ как класс». По мнению Костырченко, национальность «частника» для Хрущева значения не имела – просто так исторически сложилось, что именно евреи занимали заметные позиции в этой сфере.
В то же время автор «Тайной политики Хрущева» отмечает: "… Антисемитизм властей все же сыграл заметную роль в ходе аналогичных «экономических дел», возникших в таких регионах Советского Союза, как Украина, где этот фактор был силен, что называется, исторически". Историк полагает, что заметную роль здесь сыграла борьба с «религиозными пережитками» в УССР – самая интенсивная среди всех республик. Антииудаистская пропаганда, проводимая в рамках этой борьбы, спровоцировала всплеск антисемитских настроений. Показательным Костырченко считает тот факт, что из 163 евреев, расстрелянных в СССР за экономические преступления в начале 1960-х, половина пришлась на Украину.
В большинстве публикаций о деле Рокотова-Файбышенко-Яковлева упоминается, что власти тогда пошли на придание обратной силы действию закона, что является грубым нарушением мировых юридических норм. То есть валютчиков расстреляли несмотря на то, что на момент ареста такое наказание не было предусмотрено по их статьям (а было введено позже).
Это, думаю, был первый подобный эпизод в той кампании начала 60-х, но не единственный.
Вот в деле Якова Шейнкина есть постановление Президиума Верховного Совета СССР с разрешением «задним числом» расстрелять фигурантов еще двух связанных между собой процессов валютчиков. «Вышку» тогда дали двоим, но одного потом помиловали.
На документе стоит подпись секретаря Президиума Верховного Совета Михаила Георгадзе. В википедии о нем есть такая информация, которая пересекается с судьбами тех валютчиков (правда, не уверен в достоверности, потому что с источниками как-то непонятно): «В 1982 году по указанию Юрия Андропова против Георгадзе возбудили уголовное дело. Инкриминировали ему получение взяток в крупных размерах. Во время обыска на подмосковной даче Георгадзе было найдено около 20 кг ювелирных изделий из драгоценных металлов, драгоценных камней более чем в 4 тысячи каратов, около 5 миллионов рублей, несколько десятков тысяч долларов США, фунтов стерлингов и другой иностранной валюты. Ожидая решения суда, 23 ноября 1982 года Георгадзе покончил жизнь самоубийством (застрелился).
Эта история есть в художественном фильме 92 года „Черный квадрат“. Георгадзе играет Джигарханян.
