Недаром подавивший восстание на Сенатской площади Николай I прям в глаза сказал арестованным корнетам Кавалергардского полка И.А. Анненкову, А.М. Муравьеву и Д.А. Арцыбашеву: «Судьбами России хотели управлять – а даже взводом командовать не умеете!».
Давайте попытаемся разобраться в восстании на Сенатской. Эта информация основана на работах профессора М. В. Нечкиной. Правда, с большой долей иронии. И предупреждаю сразу: текста очень много.
По факту, главным двигателем (но, не идеологом и выгодопреобретателем) восстания на Сенатской был Рылеев К. Ф, Правитель канцелярии Русско-Американской Компании (полугосударственной монополии, фактически владевшей североамериканскими землями РИ), вступивший в Северное общество в 1823 году. После того, как Тургенев Н. И. уехал из Страны 24 апреля 1824 года, этот человек, взял на себя обязанности лидера заговорщиков. Его квартира (Мордвинов выделил управителю целый этаж в доме Компании) превратилась в настоящий штаб инсургентов. Если в 1824 году в Северное общество вступило всего 9 человек, то после того, как Рылеев вошел в Думу Северного общества, в 1925 году в организацию вошло 35 человек. Интересной особенностью было то, что, человек, введенный в заговор, становился заложником ситуации. Даже если он не собирался в мятеже участвовать, согласно дворянской и офицерской чести, он НЕ МОГ донести на почтивших его своим доверием декабристов.
За что многие в последствии и поплатились…
"Так будет же республика". Выступление Павла Пестеля на собрании Северного общества в Петербурге. Худ. К.М. Гольштейн.
Самое фееричное, что главной задачей заговорщиков, и единственным их шансом на успех была ликвидация самого Николая Павловича. Физическая. Через мичмана Гвардейского флотского экипажа Дивова В. А. (его дядя был сенатором РИ) они еще пополудни 13 декабря знали, что 14 числа с 7-00 утра войска и Сенат начнут приводить к Присяге Николаю Павловичу. Информацию подтвердили Батеньков Г. С., Корнилович А. О. и ОБЕР-ПРОКУРОР СЕНАТА Краснокутский С. Г., стоявший за заговорщиками. Старый план князя Трубецкого С. П., рассчитанный на переговоры с Правительством был ОТМЕНЕН.
Новый план был основан на том, что ДО вывода войск на площадь, Каховский П. Г. должен был войти в Зимний дворец, и УБИТЬ наследника.
То был отставной поручик, картежник и скандалист, бедный как мышь, без друзей, и отвергнутый невестой. Уволенный из Лейб-гвардии Егерского полка лично Великим Князем Николаем за «неповиновение по службе и воровство конфехтовъ изъ кондитерской лавки». После чего отправленный на Кавказ рядовым. Конфектыъ так выморозили Великого Князя, что он лично поучаствовал в судьбе поручика… После возвращения с Кавказа, Каховский прозябал в нищете, постоянно занимал деньги у Рылеева, «и даже на портного». Еще в начале 1824 года неприкаянный бедолага, стремившийся к первым ролям хоть где-то, «решился убить царя», как он сам и заявил Рылееву. Еле смогли мятежную душу тогда успокоить, уговорив к «скромному исполнению долга». Каховский согласился, и даже по требованию старших товарищей, подал прошение о принятии на службу, дабы вести пропаганду среди солдат. Правда, прошение сатрапы цинично отклонили, зная о задорном и веселом нраве соискателя. В общем, товарищи по борьбе порыв пригасили, но, осадок остался. Естественно, что Рылеев К. Ф решил придать кипучей энергии Каховского конкретный вектор, и поручить бывшему поручику, роль эдакого Герострата. На что весьма надеялись декабристы. Днем 13 января 1825 года сам Рылеев, улучив подходящий момент, обнял Каховского и возопил: «Любезный друг! Ты сир на земле; ты должен собою пожертвовать для Общества, убей завтра тирана!». И пока потенциальный цареубийца не опомнился все, – Бестужев, Пущин и Оболенский бросились обнимать счастливца, восторгаться им и рассказывать какой он молодец. Так, что Брут имелся. Ну, так все считали…
Войска же являлись просто увесистой дубиной, которой можно было угрожать Столице и сенаторам, чтобы те НИЗЛОЖИЛИ ПРАВИТЕЛЬСТВО. Пока бы из Варшавы приехал Император Константин, можно было все подготовить. Монарха встречал бы уже Земский Собор (как при восшествии Романовых), Парламент и Конституционная Монархия. А, мятежники выступали бы в роли «верных слуг Императора», как было в свое время в некоторых европейских странах, и Японии. «Неверным» оставался, вероятно, всего ОДИН. Тот самый, Каховский. Он априори выступал смертником, для новой Власти категорически «токсичным». ТАКОГО деятеля они принять не могли, и дело закончилось бы стандартным «безжалостным самоубийством». Воодушевленный всеобщим восхищением Каховский-Геростратов был в восторге, хорохорился и заявлял: «Мы готовы для цели Общества убить кого угодно. С этими филантропами ничего не сделаешь; тут просто надо резать, да и только». Чудный непосредственный мальчик…
Вторым главным действующим лицом предстоящей трагедии являлся капитан Нижегородского драгунского полка Якубович А. И.
Для подстраховки камикадзе Каховского он должен был вести Гвардейский экипаж и «измайловцев» на Зимний, где и арестовать Николая Павловича с Семьей. Действуя по ситуации. Особа эта была достаточно экзальтированная и натурально контуженная на всю голову. Именно миляга Якубович считался затейником знаменитой «четверной дуэли» между ним, Шереметевым, Завадовским и Грибоедовым. Тем самым. Дело было так. Светило русской дипломатии и прогремевший в веках поэт, Грибоедов А. С., проживал в столице, в доме своего приятеля камер-юнкера графа Завадовского А. П. Сына сподвижника Екатерины Второй, и человека более чем обеспеченного. Однажды, 17 ноября 1817 года на спектакле Александр Сергеевич познакомился с милейшим созданием – известной танцовщицей Санкт-Петербургского балета, Авдотьей Истоминой, славившейся своей… как, тогда говорили… «пикантностью». Воспетой Пушкиным в «Евгении Онегине» - «То стан совьет, то разовьет. И быстрой ножкой ножку бьет». Девицей приятной во всех отношениях. Хотя, и несколько легкомысленной, естественно, по тогдашним понятиям. Грибоедов времени зря не терял, и пригласил прелестницу к себе, на чашечку «шампани со льда». Евдокия свет Ильинишна приняла приглашение благосклонно. Тем более, ее официальный любовник, приятель Грибоедова кавалергард Шереметев В. В. был с ней некоторым образом в ссоре. Несчастной пришлось даже съехать из его жилища к подруге! Да и вообще, кавалергард отсутствовал в Петербурге. Так, как жил Грибоедов у Завадовского, в его дом он и повез танцовщицу, утешать. Где и утешал по мере сил ДВОЕ СУТОК. На последующем после дуэли допросе нимфа показала, что Грибоедов предлагал ей пылкую любовь, разумеется. Это – нормально. Но, она двое суток неустанно отвергала его притязания не хуже самой Пенелопы… По возвращении Шереметева В. В. в Столицу к нему явился приятель Якубович А. И, и сдал «утешенных» с потрохами. Разъяренный кавалергард, наэлектризованный речами «блюстителя чести», бросился в дом к Завадовскому, и вызвал на дуэль… Завадовского, попавшего под руку. И, что прикажете делать? Чтобы никто не ушел неудовлетворенным, порешили, что стреляться будут все скопом.
Дуэлянты – Шереметев с Завадовским, и секунданты – Якубович с Грибоедовым. Причем стреляться сурово – с 6 метров. Дабы избежать кривотолков. Неизвестно, каковы точно были намерения Шереметева. Но, явно злобесовы, так как своей пулей он чуть было не прострелил незадачливому домовладельцу горло, оторвав воротник. Что по тем временам считалось адским жлобством и моветоном – в голову на дуэлях приличные господа из хороших семей не стреляли. Ибо дворянин должен был лежать в гробу красивым и симпатичным. А, не как мужичье сиволапое. Тем более, в корпус легче попасть. В ответ, разъяренный Завадовский подошел к барьеру и, пальнул ревнивцу прямо в живот. Шереметев начал быстро и громко умирать. А, так как врача с собой взять позабыли (нахрена он на массовом поединке, право слово), секунданты плюнули на дуэль, и попытались спасти несчастного ревнивца, эвакуировав его в город. Что у них получилось «не очень» – Василий Васильевич помер. Скоропостижно. И навсегда. После разборок с Властями, Якубовича загнали служить на Кавказ. Прапорщиком, что достаточно интересно. За дуэль с гибелью члена великого рода РИ – прапорщиком, а Каховского за конфектъы – рядовым… Где через 1 год и оказался проездом в Персию сам Грибоедов. Дело было не закончено, и дуэль решили все ж таки продолжить. В результате, Якубович, стрелявший первым, ранил дипломата и поэта в левую руку. Дипломат и поэт, устав от всего этого безобразия, и не желая портить себе карьеру очередным дворянским трупом, выстрелил мимо. На том и порешили. Грибоедов спокойно отправился по делам службы в Тегеран (он заведовал «выкачкой» из персов наложенной на них громадной дани), где его и убили с британской подачи местные бармалеи. Опознали тело лишь по шраму от пули бретера Якубовича.
Напомню, что именно в результате «разбора полетов», Якубовича выперли из Гвардии служить на Кавказ. И как сам он сообщил декабристам, дуэлянт «8 лет хотел отплатить Царю». Какому, именно персонально Царю, рубаке Якубовичу было по дивизионному барабану. В боях на Кавказе бретер проявил настоящий героизм, так что его восторженно приняло столичное общество вместе с угрожающе большими усами, и вечной черной повязкой на голове. Ведь вернулся Якубович в Петербург «по ранению». Пуля «злых чечен, ползущих на берег» попала герою прямо в лоб, лобная кость почти выдержала, и в Столице пришлось посредством нескольких операций извлекать из головы осколки черепной коробки и свинец пули. Что, судя по дальнейшим событиям, плохо сказалось на психическом здоровье капитана… уж простите за лирическое отступление.
Таковы были господа ликвидаторы. Кстати, в процессе восстания, сам господин Каховский тоже имел чудную возможность пристрелить Николая Павловича. Но, стрелять не стал. Также возле Императора оказался и полковник Булатов А. М., с заряженными пистолетами. Но, и он не смог заставить себя выстрелить, о чем и признался на следствии… То есть, главный объект заговора постоянно мозолил мятежником глаза, не хуже пресловутого Неуловимого Джо, но всем было не до него. Все дышали воздухом Революции.
Третьим главным лицом мятежа являлся рекомый полковник Булатов А. М., который должен был со своими лейб-гренадерами взять «на ура» Петропавловскую крепость, и навести на Зимний заряженные пушки. Дабы избежать недопонимания.
Мятежники начали действовать заранее. С 11 по 13 декабря Диктатор Восстания князь Трубецкой С. П. писал свой Манифест в Сенат.
Князь Трубецкой
В течении двух ночей Каховский П. Г., Бестужев Н. А. и Бестужев А. А. бродили по Столице, и доверительно сообщали всем встречным солдатам, что их, солдат, обманули. Что от них подло и злонамеренно скрываю завещание Александра Первого о вольности крестьянской, и сокращении срока службы до 15 лет. Круги разошлись с потрясающей скоростью – город вмиг наполнился слухами.
13 декабря, между 00-00 и 01-00 Рылеев К. Ф. командировал Бестужева Н. А. и Якубовича А. И. в Экипаж. А, сам посетил казармы Лейб-гвардии Финляндского полка. Где был послан со своими странными идеями командиром полка полковником фон Моллером А. Ф. подальше (Моллер был членом Северного общества и знал о планах восстания, однако участвовать в нём отказался и 14 декабря с батальоном занимал караулы в Зимнем дворце и Адмиралтействе, находился при Николае I).
Полковник фон Моллер.
Таким образом мятежники узнали, что из «финляндцев» революционеры... мягко говоря, никакие, и вообще те против инсургентов, кроме нескольких командиров взводов. Чего, естественно, маловато. В 01-40 Рылеев вернулся домой. Оттуда он бомбардировал записками «Первого Заместителя Диктатора» полковника Булатова А. М., призывая того поднимать на борьбу Лейб-гвардии Гренадерский полк. Булатов же… не отвечал. Он пребывал в глубоких раздумьях после утреннего совещания 12 декабря. Первый Заместитель резко перестал доверять здравомыслию вождей, ведь на прямой вопрос полковника, как сам Каховский представляет себе устройство Новой России в политическом и экономическом плане, тот умудрился ответить, что… еще НЕ ПРИДУМАЛ. Чем поверг военного человека Булатова в шок.
В 5-00 к Рылееву пришел «Начальник штаба» декабристов князь Оболенский Е. П.
Князь Оболенский
Ближе к 6-00 домой к Рылееву, где квартировал Бестужев А. А., явился героический Якубович, и в присутствии Каховского огорошил революционеров известием, что никакого штурма Зимнего не будет (переносится почти на 100 лет), «электричество кончилось», все вокруг дураки, кроме него, а он – д'Артаньян и голубь мира, весь в белом. И… в мятеже не участвует. После спича герой Кавказа отправился домой, на Гороховую, кушать. Куда к нему часам к 8-00 и заявился «неуловимый» Булатов А. М., узнать, не спрашивал ли кто его.
Далее все пошло строго наперекосяк, ибо часов после 6-00 в голове у Каховского что-то щелкнуло, и он поставил в известность друзей-революционеров, что Брутом и Геростратом ему быть – без надобности, и он тоже «весь в белом». И, вообще, Арамис. Пусть сами Узурпатора кончают. И НЕ ПОШЕЛ УБИВАТЬ НИКОЛАЯ. Офигевшие от предательства двух подряд «стилетов добра», и пропажи с концами третьего, Рылеев и Оболенский с 6-10 начали объезд казарм, на предмет какой-либо революционной движухи. Движухи не наблюдалось никакой. В 7-00 у Рылеева собрались Трубецкой, Пущин И. И. (по Николаю Первому, «первейший злодей из всех»), Каховский и Оболенский. Так как на проклятого Булатова надежды не было, к гренадерам отрядили бесполезного теперь Каховского, помочь Сутгофу А. Н. Как говориться, с паршивой овцы… В 7-15 прибыл штабс-капитан Лейб-гвардии Финляндского полка Репин Н. П., и порадовал всех, что, мол «финляндцы» уже переприсягают.
После чего отправился в свой полк, где и был благополучно арестован заботливыми сослуживцами. В 7-40 Оболенский поехал по казармам, посмотреть, как там и что. Пущин И. И. же - к своему брату, командиру Лей-гвардии Конно-пионерного эскадрона капитану Пущину М. И., поднимать его рубак на святое дело (сам Михаил Иванович в тайном обществе не состоял, но знал о существовании. На следующий день после восстания был арестован и содержался в Петропавловской крепости. За время допросов М. Пущин не выдал никого из участников.).
Михаил Иванович Пущин
К 8-00 он вернулся в угрюмом настроении, сообщив, что лошадков не будет, любимый брат послал фантазеров на..., в общем далеко, и конно-пионеры порешили рубать мятежников во славу Императора Николая Первого везде, где поймают. В капусту. Таким образом, «декабристы» остались без кавалерии. Что в принципе лишало их возможности бороться с вражеской артиллерией...
Между 8-00 и 8-30 к Рылееву приехал Бестужев Н. А., и так как на Якубовича надежды не было тоже, его отправили в Гвардейский Флотский Экипаж, помогать Арбузову А. П. агитировать моряков.
Портрет Арбузова
В 9-00 Рылеев отправил Бестужева П. А. в Лейб-гвардии Московский полк. По пути тот завернул к Якубовичу, который бодро послал его куда подальше. Повторно. Сразу после ухода Бестужева А. А. на квартиру заявился наобщавшийся досыта с Якубовичем Булатов А. М., и заявил Рылееву с Пущиным И. И., что они – жалкие парвеню, так и не решившие, что же будет ГЛАВНОЙ ЦЕЛЬЮ восстания, и он, как боевой офицер в эдаком дурдоме участвовать не желает! В ответ, «свободные духом» обозвали его «желтой рыбой», «псом тирана», и, что особо обидно, «маской революционера». Расстались более чем холодно…
В 10-м часу к Рылееву явился сменившийся с караула в Зимнем 22-летний конногвардеец князь Одоевский А. И. Рюрикович, из удельных князей Черниговских, всегда веселый, богатый и успешный (маменька подарила ему как-то 1.000 душ).
«Дважды Одоевский», так как родители его были двоюродными братом и сестрой. Завалишин характеризовал конногвардейца так: «Немного можно найти людей, способных так увлекаться, как Одоевский». Не спавший сутки, он отвел своих солдат в казармы, и уже успел присягнуть новому Императору. После чего весело отправился этой Присяге изменять. Рылеев послал князя на площадь. Явившись туда, Одоевский никого не нашел, и принялся дефилировать между казармами в поисках революционной движухи. Он произнес воззвание к Лейб-гвардии Гренадерском полку, после чего повторно вернулся на площадь, где его отправили командовать заградительной цепью мятежников. Постояв, вернулся в каре, так как находился «в состоянии умственного смятения». После того, как на площадь прибыли конногвардейцы, князь Щепин-Ростовский Д. А. вытащил Одоевского к ним на показ с кличем «Ваши то – на нашей стороне!». Но, служивые кунштюк не оценили. В конце концов, придя в «совершенно полное смятение», поэт с площади сбежал. Бросив у полыньи шинель, фуражку и саблю, направился к своему другу Жандру А. О., у которого позаимствовал тулуп и 700 рублей, после чего попытался «инфильтроваться» из города. Жандармы, найдя у полыньи его снаряжение, доложили по команде, что князь «нырнул». Весной объявится… Помыкавшись какое-то время в пригородах, чуть не замерзший насмерть, Одоевский добрался до дома своей тети княгини Ланской. Где был отловлен дядей, Ланским Д. С. и насильно сдан на третьи сутки в «органы».
Рылеев
Болеющий Рылеев, чувствовавший себя «кюхельбекерно и тошно», с трудом отбился от повиснувших на нем в истерике жены и дочери, и вдвоем с Пущиным И. И. вышел «дышать ветром свободы» и делать безжалостную Революцию. По дороге к Революции наткнулись на Батенькова Г. С., очередного претендента на пост «Председателя Революционного Правительства», человека Сперанского и Аракчеева, и отправили его на Сенатскую. Делом заниматься. Но, судя по всему, у того, как у нормальной «маски революционера», хватило ума на площадь не соваться. Не правительственное это дело – железяками махать в компании извергающей перегар солдатни… И опасное. Тем более, что у поэта изначально со здоровьем было не очень. 20-й ребенок в семье, он еще и умудрился получить 10 штыковых ранений в бою при Монмирале. Еле французские лекари поставили бедолагу на ноги – штыки в ту пору были не чета сегодняшним. После общения с Батеньковым товарищи поехали к казармам Лейб-гвардии Московского полка, но зайти внутрь постеснялись. Далее, продефилировали мимо казарм «измайловцев», потом – мимо казарм Экипажа. Везде было тихо и грустно, и руководители Революции отправились на Сенатскую, посмотреть, как оно там. «Там» оказалось темно, холодно и безлюдно. Самое замечательное, что Сенат был ПУСТ! Сенаторы УЖЕ ПРИСЯГНУЛИ Николаю Первому, и разъехались по домам. Революционный Манифест предъявлять оказалось абсолютно НЕКОМУ! Все сенаторы уже кофий пить изволят-с. С конфектъами. Рылеев вернулся домой, куда пришел и коннопионер Пущин М. И., сообщивший уже совсем серьезно, что мятежники занимаются предосудительным делом, и кончат плохо. Ему, естественно, не поверили.
В 10-00 Рылеева и Пущина И. И. вызвал к себе проживавший в ближайшем доме сам Диктатор князь Трубецкой С. П., рассказать, как дела вообще. Друзья доложили, что Революция почти уже победила в принципе, дело за малым – собственно действиями. Коих тупо... нет. Диктатор подчиненных выслушал, охренел от услышанного, и заявил, что может быть он и примет участие в Революции. Потом. Если захочет. Может быть. Как настроение будет… Воодушевленные короткой экспрессивной речью Вождя, соратники покинули Трубецкого, и опять прошли на площадь. Погуляли немного вокруг памятника Петру, где сейчас молодожены цветы возлагают. Продефилировали по Адмиралтейскому проспекту, и добрели аж до Зимнего. «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар». Никого вокруг не было.
Тогда, в 11-00 революционеры со скуки предприняли безжалостную прогулку по набережной реки Мойки в обратном направлении. И вдруг, у Синего моста, наткнулись на галопирующего на своих двоих мимо них милягу Якубовича! Тот был почему-то при полном параде - в усах, повязке, с белым пером на шляпе, и с саблей. Якубович весело приветствовал своих вождей, и сообщил, что пора заканчивать уже таки моцион. Наши, мол, «в городе, и две роты «московцев» делают Революцию на Сенатской, только вас ждали»! На вопрос откуда он такой красивый нарисовался, Якубович ответствовал, что сидел себе дома на Гороховой. Трапезничал. Потом услышал барабанный бой и молодецкие крики «Ура!», проходящих на смертный бой «московцев», и выскочил к ним. При параде, нанизав шляпу на саблю. Там отобрал командование «московцами» у ошалевшего от напора Бестужева М. А., и вывел солдат на Сенатскую. Потом, правда, заскучал, и с площади… ушел! На резонный вопрос, а чего он на Мойке-то забыл, затейник доложил, что у него мол, заболела голова, и он идет домой. После чего обязательно примет участие в Революции. Потом. Если захочет. Может быть. Как настроение будет…
Нужно сказать, что Якубович, и правда, вернулся на место главного действия. Но, несколько… своеобразно. Явился революционер прямиком к Николаю Первому, и вместо того, чтобы убить ненавистного Монарха, встал «во фрунт», доложился по всей форме. И пообщался с «проклятым узурпатором», вызвавшись… уговорить мятежников сдаться. А, явившись в каре восставших, призвал их стоять до конца стойко и непреклонно, за «Конституцию, и муже ее, Императора Константина»! Причинно-следственных связей в сих действиях не просматривалось даже в мелкоскоп, посему, трибун был послан всеми, кто его слышал. Тогда бедолага грустно вернулся к Николаю, который Якубовича… арестовал. Короче, герой наш развлекался, как мог, жег аки запальный шнур на гренадерской бомбе…
Дико обрадованные чудесной вестью, руководители Восстания бросились домой к Рылееву, где тот перепоясался солдатским подсумком поверх штатского платья, дабы быть «простым рядовым Революции». После чего отправился на площадь, и гордо встал в общий строй. Но, нервничал, и постоянно покидал его. В 13-30 Рылеев не выдержал и бросился домой к Диктатору Трубецкому, ведь окна его кабинета выходили на Неву, откуда уже шли с кличем «Константин! Ура!» гренадеры Сутгофа А. Н. Диктатора дома не оказалось… Рылеев вернулся в строй. Потом, побежал на квартиру к Пущину М. И., коннопионеры которого уже выезжали на площадь, на стороне правительственных войск. Пущин же лежал в постели и «болел» изо всех сил. Ему совсем не улыбалось лично атаковать родного брата, находившегося в рядах инсургентов. Рылеев плюнул, и рванул обратно. По поручику барону фон Розену А. Е., он «…как угорелый бросался во все стороны… и возвращался с пустыми руками. Он не только не мог принять начальства над войсками, и еще накануне избрал для себя обязанности РЯДОВОГО»!
Император.
13 декабря Николай Павлович подписал Манифест о своем вступлении на Престол, хитро пометив его 12-м декабря. День восстания для противников «декабристов» начался с того, что Николай Павлович встал очень рано. Принял командира Гвардейского Корпуса генерала Воинова А. Л., и вышел к командующим войсками и Гвардией. Им он прочитал завещание отца и отречение Константина. После чего, отправил всех в подразделения для переприсяги себе, любимому. В 7-00 новому Императору присягнул Сенат. Прибывший Милорадович бодро уверил Николая, что все спокойно, и волноваться нечего. Но, в 11-00 явился генерал-лейтенант Нейдгард А. И., начальник штаба Гвардейского Корпуса, и сообщил что Лейб-гвардии Московский полк поднял настоящий мятеж, и уже тяжело ранены генералы Шенин и Фредерикс. Мятежники идут к Сенату! В 11-15 Император вышел на крыльцо Зимнего дворца и зачитал свой Манифест о восшествии на престол всем, кому интересно. В 12-15 в Зимний из Аничкова дворца вывезли детей Императора.
Диктатор восстания Трубецкой.
Ну, Якубович, Булатов, Пущин, Каховский, Чижов – это ладно, «отряд не заметил потери бойца». Самый же цимес заключался в том, что на площадь не явилось ГЛАВНОЕ ЛЕГИТИМИЗИРУЮЩЕЕ ЛИЦО мятежа – Диктатор князь Трубецкой С. П. Именно Рылеев завербовал князя, и придумал звучную фразу «Диктатор Восстания». Но, Сергей Петрович просто… не пришел. Это примерно, как, если бы на мятеж против мужа не явилась Екатерина Вторая. Он провел день в здании Генерального Штаба, наблюдая из окна, как Николай Первый обращается к народу с Манифестом. Который Монарх зачитал с крыльца Зимнего дворца. По площади метались во всех направлениях военные подразделения, роялистской и инсургентской подчиненности, а князь лицезрел трагифарс из окошка. Без попкорна… В 16-00, в то время как канониры на Сенатской заряжали орудия на картечь, Диктатор покинул государеву службу (рабочий день закончился), и отправился… обедать, к своему родственнику, австрийскому послу Лебцельтерну. Там вкусно кормили, и вели преприятнейшие беседы о всяком. У Лебцельтерна его вечером и сгребли «злые опричники царские, наследники Кирибеевича и Малюты». Князь спрятался от них в молельной, но «кирибеевичи» его обнаружили. Когда Диктатора привезли к Императору, его так шатало, что Николай Первый уступил арестанту место на диване.
Отбросим в сторону иронию и смотрим теперь серьёзно.
Лейб-гвардии Измайловский полк.
Основной ударной силой декабристов должен был стать Лейб-гвардии Измайловский полк. Но, с ним получилось совсем плохо. Когда утром Пущин И. И. с Рылеевым К. Ф. встретились в условленном месте с лейтенантом Гвардейского Экипажа Чижовым Н. А., тот их УБЕДИЛ, что к «измайловцам» идти бесполезно, все равно ничего не выйдет. После чего, лейтенант отправился в казармы Гвардейского флотского Экипажа, и сообщил, что «москвичи» уже на месте, и пошел вместе с моряками на площадь. Где находился некоторое время, но, потом… удалился. Вероятно, трапезничать. Решив, что «сие предприятие не может иметь никакого успеха». Умница… Командир 2-й гренадерской роты Лейб-гвардии Измайловского полка капитан Богданович И. И. пытался агитировать солдат не переприсягать, но был послан подальше. Тогда все решили, что моряки не выступили (те глобально опаздывали), и с 9-00 до 10-00 стали присягать Николаю Павловичу. После принятия полком Присяги, незадачливый Богданович пошел домой, где и застрелился. Серьезный человек был, не «маска революционера», но кто его помнит? А, стихи, книги и фильмы будут ваять с предателя Трубецкого… Подпоручик Вадбольский А. П., поддержавший капитана, был арестован прямо в казармах. Кроме того, за Константина Павловича агитировали подпоручик Малютин М. П. (племянник Рылеева К. Ф.), подпоручик Андреев А. Н. (второй), подпоручик Фок А. А. и подпоручик Кожевников Н. П. После чего два батальона измайловцев отправили блокировать площадь, поставив ЗА Преображенским полком, от греха. 3-й батальон измайловцев находился тогда в Петергофе и участия в событиях не принимал. Тем не менее, далее был арестован тамошний подпоручик Лаппа М. Д. участвовавший в заговоре.
Лейб-гвардии Финляндский полк.
Еще один полк, на который надеялись инсургенты был, Лейб-гвардии Финляндский. По одним данным, в нем командование успело привести к Присяге только офицеров. В их число вошел поручик барон фон Розен А. Е., состоявший в заговоре.
Барон фон Розен А. Е.
По другим данным, не присягнул именно взвод Розена, так как был в карауле. В надежде, что не переприсягнувших солдат можно будет использовать в своих целях, он уговорил генерал-адъютанта Комаровского Е. Ф и генерал-майора Головина Е. А. вести полк на подавление мятежа. Пошел 1-й батальон (2-й был в караулах, а 3-й вообще зимовал за городом). «Финляндцы» наступали силами 3,5 рот с Васильевского острова, по Исаакиевскому мосту. Восставшие думали, что полк – на их стороне. И приветствовали продвижение «финляндцев» криками «Ура!». Те, в замешательстве, не отвечали. Тогда, пытаясь помочь товарищам на Сенатской, фон Розен своим взводом запер колонну правительственных солдат на Исаакиевском мосту, остановив движение. Выйти на площадь самолично ему мешал собственный карабинерный взвод. К тому же, рота «преображенцев» намертво перекрыла спуск на Английскую набережную. Только хвост полка (3-я рота), не втянувшийся на мост, смог преодолеть Неву по льду. Все призывы капитана Вяткина барон игнорировал. При попытке 1-ой егерской роты преодолеть мост, фон Розен остановил их, угрожая убить унтер-офицеров Кухтикова и Степанова. Пришлось генерал-адъютанту Бенкендорфу А. Х. лично приводить полк к присяге прямо на мосту.
Лейб-гвардии Московский полк.
Москвичи оказались вторым по многочисленности контингентом восставших – около 800 человек (погибло 93 рядовых). Их на площадь вывели штабс-капитан Лейб-гвардии Драгунского полка Бестужев А. А. и штабс-капитан Московского полка Бестужев М. А. (вел 3-ю роту).
Бестужев А.А.
В 9-30 Бестужев А. А. прибыл к москвичам и принялся за агитацию. Ему помогали брат, князь Щепин-Ростовский Д. А. и еще два офицера. Сам Бестужев А. А. выдал себя за адъютанта Великого князя Константина Павловича, благо форма позволяла, ведь он был адъютантом герцога Вюртембергского. И навешал солдатам лапшы на уши, что является адъютантом их любимого Императора Константина, и что тот схвачен по приказу брата в Варшаве, посажен в железную клетку, и его нужно спасать! И Михаил Павлович схвачен по пути из Варшавы, и закован в железо! Несчастные солдаты просто не могли не поверить штабс-капитану Генштаба… Более чем энергично проявил себя при этом командир 2-й фузилерной роты штабс-капитан Московского полка князь Щепин-Ростовский Д. А. Он захватил святыню полка - Боевое Знамя! Ранив при этом 5 человек – командира полка генерала Фредерикса П. А. саблей в голову, его заместителя генерала Шеншина В. Н. тем же макаром, подполковника Хвощинского К. К. и двух гренадер! Лихой рубака, что и говорить. Кроме них на площадь отправился и юнкер Лейб-гвардии Московского полка Луцкий А. Н. В 10-30 москвичи вышли из казарм. Внутри осталось около 900 человек. После того, как мятежники ушли, в казармы неожиданно явился шеф полка, лично Великий князь Михаил Павлович, о котором Бестужев наврал, что тот арестован под Петербургом. Солдаты были в шоке. Михаил быстро привел остатки полка к Присяге, и вывел в город на подавление мятежа. К 11-00 МЯТЕЖНЫЕ «московцы» первыми прибыли на Сенатскую и построились в боевое каре между памятником Петру и Сенатом. Со стороны Адмиралтейского бульвара выставили заградительную стрелковую цепь из взвода солдат. Это и было началом «Восстания на Сенатской».
Гвардейский морской Экипаж.
Почему-то мало кто знает, что серьезную роль в восстании сыграли моряки Гвардейского морского экипажа. И именно его задержка в казармах оказала громадную роль в развитии событий. Кстати, в отличие от других подразделений, именно ряды моряков были насыщены офицерами. С утра, командир Экипажа капитан первого ранга Качалов П. Ф. попытался привести подразделение к присяге Николаю Павловичу. Но, личный состав ответил отказом. Вызванный на место бригадный командир генерал-майор Шипов С. П. попытался навести порядок, и даже изолировал часть офицеров.
Бестужев Н.А.
Но, капитан-лейтенант Бестужев Н. А. повел людей на Сенатскую. Мичман Дивов В. А. освободил задержанных Шиповым офицеров и в придачу к ним Каховского П. Г., выдав того за своего родственника. Бестужев П. А. принес в 12-30 весть о том, что «москвичи» уже стоят на площади. Услышав перестрелку с Сенатской, он закричал «Наших бьют!» и вывел из казарм 1.100 матросов. Вели их ротные командиры: Лейтенант фон Кюхельбекер М. К. (3-я рота, брат друга Пушкина), Лейтенант Мусин-Пушкин Е. С. (2-я рота), Лейтенант Окулов Н. П. (4-я рота), Лейтенант Арбузов А. П. (7-я рота), Лейтенант Бодиско Б. А. (6-я рота). Кроме них младший брат командира 6-й роты Бодиско М. А., мичман Беляев А. П., мичман Беляев П. П., лейтенант Чижов Н. А., мичман Дивов В. А., мичман Вишневский Ф. Г. Прорвав заслон «павловцев» на Галерной, моряки в 13-30 вышли на Сенатскую и стали «колонной к атаке» по правую руку от «москвичей». Между ними и Исаакиевским собором.
Лейб-гвардии Гренадерский полк.
В 10-00 Лейб-гвардии Гренадерский полк построили во дворе казарм для Присяги. Подпоручик Кожевников А. Л. принялся митинговать, и командир полка Стюрлер Н. К. его арестовал. К 12-00 с Сенатской к гренадерам поехали на санях корнет князь Одоевский А. И. и Коновницын П. П., которых Бестужев А. А. отправил поторопить войска. Там «работали» Каховский, Сутгоф А. Н., Панов Н. А., Кожевников, Палицын С. М. и другие. Солдат они агитировали от имени… полковника Булатова А. М., их бывшего героического командира батальона. Проблема была в том, что полк УЖЕ присягнул Николаю Первому. Несмотря на это, поручики Гренадерского полка Панов Н. А. и фон Сутгоф А. Н. смогли вывести на площадь часть 2-го батальона группами. Сутгоф А. Н., после воззвания Одоевского А. И. и Палицына С. М. поднял свою 1-ю фузилерскую роту, и в 12-30 вывел из казарм и через лед Невы повел на площадь. Командир полка Стюрлер Н. К. погнался за ними на извозчике, призывая остановится. Он плохо говорил по-русски, его не слушали.
Сутгоф А.Н.
Самое интересное, что Сутгоф А. Н. единственный одел своих людей в шинели, взял запас боеприпасов и хлеба. Все остальные мятежники явились на площадь… в парадной форме (люди готовились к Присяге с 5-ти часов утра). В то время, когда моряки строились к выходу из казарм, в 13-20 1-я рота Сутгофа А. Н. пересекла Неву, прорвала строй конногвардейцев и примкнула к «московцам».
Адъютант же 2-го батальона Панов Н. А. повел своих солдат лишь около 14-00. Воспользовавшись тем, что командир Стюрлер отсутствовал, поручик подбежал к уже построенным, вооруженным и готовым идти на помощь ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫМ войскам двум батальонам гренадер (4 роты 2-го, и 2 роты 1-го батальонов) и призвал «помочь товарищам на площади». Именно в этот момент со стороны площади, куда ушли люди Сутгофа А. Н., послышались выстрелы. И 900 солдат во главе с ликующим Пановым ринулись на помощь своим в центр Столицы. «Своих» должен был указать Панов…
К 13-00 вокруг Сенатской начали стягиваться правительственные силы. Сперва к площади прибыло 4 орудия. Выглядело это грозно. Но, никто из военных не додумался прихватить с собой… боеприпасы. Посему, одну пушку поставили у конногвардейского манежа, три – на углу Адмиралтейского бульвара и Сенатской. Апосля, придумали послать на Выборгскую сторону за картечью.
Напомню, что еще примерно в 13-30 - 13-40 во двор Зимнего дворца маршем вошел Лейб-гвардии Саперный батальон под командованием капитана Витовта П. А. Командир батальона полковник Геруа А. К., находившийся во дворце, принял командование. Доложили Императору, и он со смешанным чувством вышел навстречу подразделению, сомневаясь в его, подразделения намерениях. Но, слава Богу, солдаты приветствовали Николая Павловича с воодушевлением. Геруа сделал доклад, что батальон готов защищать дворец. Трагикомедия достигла особого накала, когда в 14-30 во двор Зимнего, вломилась часть Лейб-гвардии Гренадерского полка поручика Панова Н. А. Вместо того, чтобы двигаться по Неве к площади, его колонна пересекла реку и подошла к Зимнему. Во дворе гренадеры наткнулись на недавно прибывших солдат Лейб-гвардии Саперного батальона. Поняв, что успешный штурм невозможен, Панов Н. А. развернул своих людей, и повел на Сенатскую. По пути, у Генерального штаба в 14-40 встретив… самого Николая Павловича, против которого и шли бунтовать. Император двигался навстречу со свитой, гренадерской ротой Лейб-гвардии Преображенского полка и эскортом кавалергардов. Казалось бы – вот оно то, за чем рвались во дворец! Но. Гренадеры четко приветствовали начальство ружейным приемом, и молодецки гаркнули «Здравия желаем, Ваше ВЫСОЧЕСТВО!». Как и полагалось при обращении к Великому Князю. Шокированный гранеными штыками (сантиметров по 40) в непосредственной близости от своей персоны, Император уточнил, противу кого воюем-то, ребята? Панов Н. А. честно объяснил, что против него, любимого. Тогда Николай не стал спорить с людьми, у которых в руках боевое оружие, а посторонился со словами «Когда так, вот вам и дорога». И служивые, рявкнув на прощание нечто уставное, направились на Сенатскую площадь, занимать место в мятежном каре.
Ближе к Сенатской произошла еще одна встреча. Неугомонный Стюрлер Н. К., не сумевший остановить людей Сутгофа А. Н., попытался перехватить хотя бы колонну Панова Н. А. Но, не сумел. Войдя вместе со своими гренадерами в каре мятежников, он на горе столкнулся с перевозбужденным Каховским, который под укоризненными взглядами товарищей жаждал кого-нибудь убить. Тот полковника и пристрелил… В 14-55 гренадеры Панова Н. А. ввалились на площадь, и стали на левом фланге москвичей. При этом не обращая никакого внимания на находящиеся рядом орудия, которые легко могли захватить. А, нахрена, собственно? Так что, все мятежники собирались на площади в течение 4 с лишним часов…
Василич Г. Разруха 1825 года. - Санкт-Петербург, тип. "Север", 1908.
К площади со стороны Исаакиевского собора подъехал Николай Первый со свитой. Явившихся к нему «помочь» иностранных послов Император попросил не вмешиваться в события. Верноподданные же его, работавшие на строительстве храма, начали весело забрасывать Николая Павловича поленьями. Столь восторженное действо вызвало в душе Монарха нешуточную тревогу, что чернь вполне может присоединиться к мятежникам. «Московцы», разглядев свиту, ради блезиру, нестройно пальнули в сторону Императора. Но, не попали. Около 15-00 двое рабочих заботливо сбросили с лесов Исаакия на голову Императору здоровенное бревно, но, чуть промазали.
Через 4 с лишним часа после начала восстания, на площадь наконец-то вышли застрявшие по пути солдаты Лейб-гвардии Гренадерского полка и Гвардейского Экипажа под командованием капитан-лейтенанта Бестужева Н. А. и лейтенанта Арбузова А. П. Произошло это воссоединение практически одновременно. «Москвичи» ликовали. Мусин-Пушкин, Арбузов, Бодиско, Кюхельбекер и Каховский не допустили Митрополита Серафима и Киевского митрополита Евгения к рядовым, которых священники пытались уговорить разойтись. Пастыри появились примерно в 13-20 - 13-30 из временной Исаакиевской церкви, что в здании Адмиралтейства, но бежали.
То есть, «москвичи», и «измайловцы», и «гренадеры», и моряки вышли на площадь отнюдь не полным составом. Декабристы смогли сманить только молодежь. Все мудрые старослужащие остались в казармах, ожидая развития событий. Тут я их понимаю, «семеновская история» еще не стерлась из памяти. Из младших офицеров-мятежников КАЖДЫЙ ДЕЛАЛ, ЧТО ХОТЕЛ. Видимо, поэтому, войска и стояли на морозе с 11 утра до сумерек.
Заговорщики потратили целый день на выборы нового «диктатора». Постоянные наскоки кавалерии держали офицеров в рядах, и их никак не получалось собрать для совета. Потенциальный командующий Бестужев Н. А. заявил, что он, мол моряк, и командовать не умеет. А, диктатором быть не хочет. Лишь за час до открытия огня артиллерией сошлись на князе Оболенском Е. И., заставив его чуть ли не насильно между 15-00 до 15-30 взять на себя бремя Власти. И за этот час не предприняли НИЧЕГО. Время шло. Официальный же диктатор Трубецкой все не появлялся. Когда с двух сторон на площадь прибыли моряки и гренадеры, а «финляндцы» стояли на мосту, Рылеев не выдержал, и бросился вновь к Трубецкому, который жил на Английской набережной в доме Лавалей, примыкавшем к зданию Сената слева. Окна кабинета Диктатора как раз выходили на мост. Но, того почему-то не оказалось дома… Правительственные войска блокировали площадь. У конногвардейского манежа стояли «семеновцы». У дома князя Лобанова – кавалергарды. «Павловцы» у Крюкова канала заперли Галерную улицу. «Преображенцы» блокировали Исаакиевский мост на Васильевский остров. «Финляндцы» застряли на мосту.
Уговоры.
Генерал Милорадович
В 12-00 генерал Милорадович пытался вывести на Сенатскую Лейб-гвардии Кавалергардский полк, для подавления мятежа. Но, служивые саботировали приказ. Подождав 20 минут, командующий столичного гарнизона заорал: «Не хочу вашего говеного полка, я один покончу с этим делом!». И в 12-30 выехал к мерзнущим без толку мятежникам на взятом у первой коновязи коне. В руке он держал саблю, дарованную ему самим Великим Князем Константином Павловичем, правда, без «жены его Конституции». Генерал-губернатор Петербурга за 20 минут почти сумел убедить солдат Московского полка, и начал выводить их с площади, въехав на коне прямо в ряды. Но, полудиктатор Оболенский Е. И. вырвал у рядового ружье, и легко ранил генерала штыком (острие скользнуло по лопатке), чтобы выгнать того из каре. Тогда в 12-50 Каховский П. Г., которому не хватило духу убить Императора, смог наконец проявить себя в деле.
Чисто по-революционному, выстрелом в спину из пистолета, он смертельно ранил генерала. Этого Каховскому показалось мало, и он запустил в раненного пистолетом, сбив с того шляпу. Конь унес генерала к коновязи дома владельца. В 13-30 Императору доложили о гибели Милорадовича. В 13-40 конногвардейцы все же вышли из казарм. Знаменитую саблю убитого Николай Первый хранил всю свою жизнь.
Напомню, что после убийства Милорадовича в каре проник настырный полковник Стюрлер Н. К., командир Лейб-гвардии Гренадерского полка, пытаясь уговорить подчиненных разойтись.
Николаус Людвиг Стюрлер
И его, после обмена мнениями по поводу переприсяги, застрелил разошедшийся уже не на шутку хулиган Каховский П. Г. Он, по всей видимости, палил во все подряд, умудрившись ранить еще и свитского офицера.
После того, как были убиты Милорадович П. Г. и Стюрлер Н. К., попытал судьбу очередной смертник - командир Гвардейского Корпуса генерал Воинов А. Л.
Кстати, пожалованный 15 декабря 1825 года в генерал-адъютанты, Воинов был назначен членом Верховного суда над декабристами.
Его вышел убивать уже не Каховский, а лицейский друг Пушкина фон Кюхельбекер В. К., организовывавший выступление, и ездивший между Экипажем и казармами «москвичей» с известием о начале действий. Но, то ли не попал, то ли пистолет 2 раза дал осечку.
Итог: два переговорщика были убиты, третьему повезло, четвертого, по статистике, ждала гибель. Но, «царские сатрапы» на этом не успокоились, они все хотели какого-то «мира и согласия». Следующим к войскам выехал уже лично брат Императора Великий Князь Михаил Павлович. Кюхля попытался ликвидировать и его, но убийству помешал матрос Сафон Дорофеев с двумя сослуживцами. Михаил Павлович чудом остался жив. Великого Князя солдаты, правда, тоже не послушали. Тогда, Николай, понимая, что так у него скоро тупо кончатся все военачальники, бросил в атаку на каре конницу – Лейб-гвардии Конный Полк. Вел его сам командир, генерал Орлов А. Ф. Атаковали вяло, восставшие так же вяло отстреливались. В основном, поверх голов. Наскоки происходили постоянно, держа инсургентов «в тонусе». До 6-ти раз атаковали конногвардейцы и по 2 раза кавалергарды и коннопионеры. Скакали лошадки без всадников, стелился дым.
Расстрел.
Получилось так, что мятежные каре были окружены громадными толпами петербуржцев. За ними стояло оцепление, а далее – опять масса зевак.
Толпа при этом была настроена резко против «узурпатора» Николая, и сочувствовала восставшим. В правительственные войска летели дрова, камни и снежки, в которые заботливые подданные вкладывали все те же камни. Николая Первого ОЧЕНЬ беспокоило приближение темноты. Он опасался, что с ее наступлением сочувствующие нападут на верные ему силы, и в городе воцарится хаос. Но, самое главное, проправительственные солдаты постоянно ходили к каре, обнадеживая бунтовщиков, что, когда стемнеют, они их поддержат. Поэтому, артиллерия, до сего момента, стоявшая без дела со стороны Адмиралтейского бульвара, которой наконец-то в 14-15 привезли боеприпасы, получила приказ на открытие огня. Командовал артиллеристами генерал Сухозанет И. О. Ни толпа, ни восставшие пушек не опасались – стоят и стоят. Они считали, что новый Император побоится стрелять. Не побоялся. В сумерках войска расступились, и вперед выдвинули артиллерию. 6 батарей - 36 пушек. Первый залп в 16-15 был холостым – орудия замерзли, и при стрельбе боевыми могли разорваться. Кроме того, Николай хотел напугать толпы зевак, чтобы они удалились. К сожалению, никто не ушел…
Правительственные войска по приказу отошли. После того, как стволы были прогреты, артиллеристы развернули орудия, и… ударили картечью по толпе. Орудия били «ближней картечью» - металлическими коваными шариками (свинцовые слипались в «стакане»), диаметром 20 мм., которые пробивали на близкой дистанции 5-7 тел насквозь, отрывая конечности и головы. Штука по тем временам чудовищная, «коса смерти» не хуже современного ТЯО. Расстояние составляло от 100 до 150 метров. И только третий залп пришелся на восставшее каре. Всего убито было до 1.200 человек. Мятежные коробки привычно выстояли несколько залпов, отвечая огнем из ружей, но, в конце концов дрогнули, и бросились бежать.
Большая часть попыталась преодолеть замерзшую Неву, чтобы закрепиться в Петропавловской крепости. Штабс-капитан Лейб-гвардии Московского полка Бестужев М. А. попытался собрать их в каре прямо на Неве. Достраивая конец колонны, услышал крик «Тонем!». Это коварный Сухозанет И. О. перенес огонь ядрами по льду, чтобы его пробить. Лед не выдержал… Множество людей утонуло в холодной воде. Панов Н. А. с Кюхельбекером М. К. (по другим данным Бестужев Н. А. и Бестужев А. А.) построили часть солдат на Галерной, но атакующие перебросили туда орудие, и просто смели их огнем вдоль улицы. К 17-00, за 45 минут все было кончено – восстание на Сенатской площади подавлено. 6 эскадронов конногвардейцев под командованием Бенкендорфа А. Х. и 1 эскадрон коннопионеров под командованием Орлова А. Ф. прочесывали окрестности в поисках беглецов. 700 человек нижних чинов было доставлено в Петропавловскую крепость. Первым в Зимний к Императору привели неугомонного князя Щепина-Ростовского, его взяли в плен с бою, отобрав знаменитую саблю. Потом Шторха А. А., потом Сутгофа А. Н. Интересно, что если Сутгоф получил «по полной», непосредственно стоявший на площади, а потом прятавшийся в подвале Сената поручик Лейб-гвардии Гренадерского полка Шторх А. А. был безжалостно… переведен в другой полк. Без понижения в чине! Дослужился до полковника. Просто брат его, статский советник Шторх Н. А. был старшим чиновником Канцелярии Ее Величества. Порадел брату. Смягчению ЖЕ участи мичмана Беляева П. П. способствовал лично Бенкендорф. Оказалось, что в ноябре 1824 года они оба участвовали в спасении людей при наводнении. И, тогда Беляев вытащил из ледяной воды тонущего Бенкендорфа. А, долг, он платежом красен.
Разбор полетов.
Самое интересное, что из 30 офицеров-бунтовщиков не только не погибло ни одного, но и не было даже ранено! Убито же и ранено оказалось громадное количество солдат и «черни». Как трактовал Арамис, «так получилось». После разгона восстания часть самых мудрых из офицеров-декабристов направилась… сдаваться в Зимний. Среди них и Кюхельбекер М. К.
Часть же – в ресторации. Кушать.
Часть – на квартиру Рылеева, договариваться, как вести себя на следствии. Рылеев отправился к себе домой, там его ждал Каховский, потом подтянулись барон Штейнгель В. И., Пущин И. И. и Оржицкий Н. Н. (бастард графа Разумовского П. К.). Обсуждали события, жгли документы. В 19-00 часов заявился Председатель Революционного Правительства Батеньков Г. С., узнать, как дела, и не спрашивал ли его кто. Но, поэта обматюгали, и он удалился. А, чуть позднее, «злые опричники царские» отправили за Рылеевым флигель-адъютанта Дурново. Тот с 6-ю солдатами-семеновцами приехал в дом Американской компании у Синего моста, вытащил Рылеева из постели, и доставил во дворец. На расправу «Царю-кровопийце».
Полицейский чин Корсаков С. Н. доложил впоследствии Императору, что на месте был обнаружен 1.271 труп. Коих статистика поделила, как водится, на «элоев и морлоков».
Из элоев: генералов – 1 (Милорадович). Штаб-офицеров – 1 (Стюрлер).
Обер-офицеров разных полков – 17.
Нижних чинов лейб-гвардии – 282 (из них ГРЕНАДЕР – 69, МОРЯКОВ – 103, МОСКОВЦЕВ – 93, КОННОГРВАРДЕЙЦЕВ – 17).
Во фраках и шинелях – 39.
Женского полу, прилично одетых – 9, малолетних, прилично одетых – 19.
К этому всему еще и «черни» - 903 морлока.
Сколько утонуло в Неве, никто не считал.
Арестовано было сразу - 371 «москвич», 277 гренадер и 60 моряков.
На следствии выяснилось, что прецедентов такому адскому поведению лихих дворян нет, и нужно долго копаться в старых законах. Покопались, и нашли, что с мятежниками можно делать вообще что угодно – полное изобилие. Даже четвертовать (последним четвертовали Пугачева), и даже, если есть такое желание… сажать на кол. Все будет вполне себе законно. Николай Первый был озадачен таким ассортиментом. Только после восстания на Сенатской законы привели в некий порядок. А пока, господин Сперанский М. М. споро разработал «11 разрядов силы вины», по которым декабристов и судили.
Обманутых офицерами солдат частью слегка запороли насмерть, частью отправили на каторгу, но, большинство тупо отослали на Кавказ – там есть чем заняться. Насчет «зверского повешения».
Вешали Пестеля, Каховского, Рылеева, Бестужева-Рюмина и Муравьева-Апостола не по законам Петра. А, как офицеров – по Воинскому Артикулу №204, то есть «до смерти оного». А так, как вешать тогда тупо не умели, практики не было от слова «вообще» – пришлось «перевешивать». Оставшихся отослали в Сибирь. В отличие от «пешеходных» нижних чинов, - на телегах. Тут оказалось, что для кандалов нет в наличие нужного количества замков. Тюремщики купили недостающее на рынке. Партия «навесняков» оказалась от… модных девичьих сундучков. С латунными вставками «Люби меня, как я тебя», «Кого люблю, тому дарю», с голубками и сердечками. Такой вот арестантский шик. Добравшись до каторги, дворяне отказались расставаться с такими милыми фенечками, и по Завалишину, наделали из них подвесок, ожерелий, оправив в золото и серебро. Кои изделия и презентовали своим боевым подругам. Введя в Империи своеобразную моду на «сибирский сувенир». Барон фон Штейнгель В. И. после освобождения заказал из металла своих кандалов трость, и не расставался с ней до конца жизни. Пижон.
Судил же «декабристов» в составе Верховного уголовного Суда человек, «устроивший судьбу» Каховского, поместивший его в Русско-Американскую Компанию. Человек, которого, как писал Пушкин, «Пользовался большим авторитетом в рядах декабристов», и которого «Наравне со М. М. Сперанским в случае успеха восстания, декабристы рассчитывали ввести в состав Временного правительства».
Молрдвинов Н.С.
Тот самый господин Мордвинов Н. С., Адмирал и Сенатор РИ член Финансового Комитета, и Комитета Министров, Председатель Департамента Госсовета Империи, соратник Сперанского! Правда он, единственный, кто из Верховного суда отказался подписывать смертный приговор декабристам. А, сам господин Сперанский М. М., тоже судивший мятежников в составе того же Верховного уголовного Суда, разработал, напомню, знаменитые «11 разрядов» по которым и были осуждены заговорщики. С 78 номера (по Сперанскому) все шли под грифом «знал».
«Император Николай I награждает Сперанского за составление свода законов». Картина А. Кившенко
Себя самих господа Мордвинов и Сперанский в списки, почему-то не включили. Ни под каким грифом. Забыли, наверное, люди-то государственные, занятые…
А, Героический Образ Декабристов вывел… господин Яковлев А. И., с «погонялом» «Сердечный», на немецком «Херцен», лучший друг свободолюбивой шляхты, и стратегический британский агент. В Лондоне, за английские деньги. Владимир Ильич очень правильно сказал, что «декабристы разбудили Герцена». Только не те мальчишки, что вышли на Сенатскую. Разбудил его другой декабрист – сенатор РИ, действительный тайный советник Тургенев Н. И., прописавшийся в туманном Альбионе не хуже Березовского еще до господина Сердечного.
Из казненных в восстании на Сенатской участвовали только Каховский и Рылеев. Пестель, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин – нет. Пестель – офицер Вятского полка, Муравьев-Апостол – Черниговского полка. Оба – не в Гвардии.
Участники, пешки и ферзи.
Действительный статский советник:
Тургенев Н. И. («невозвраенец», арестован заочно, после того, как скрылся в Англии, по показаниям 24 свидетелей, жег глаголом с Туманного Альбиона и вовсю «будил Герцена»).
Краснокутский С. Г. (Сенатор, ОБЕР-ПРОКУРОР Сената, виновен в подготовке восстания, наблюдал за ним из окна Сената вместе со Сперанским, арестован в Петербурге).
Генерал-майор:
Волконский С. Г. (единственный генерал действительной службы, в восстании на Сенатской не участвовал, арестован по делу о мятеже Черниговского полка).
Отставной генерал-майор:
Фонвизин М. А. (арестован в своем имении Крюково).
Полковники:
Трубецкой С. П. (лейб-Гвардии Преображенский полк).
Нарышкин М. М. (арестован в Москве).
Повало-Швейковский И. С. (отказался поднимать свой Алексопольский полк в помощь Черниговскому полку Южного общества).
Аврамов П. В. (арестован в январе 1826 года в Петербурге).
Тизенгаузен В. К. (арестован в Тульчине).
Булатов А. М. (помощник «диктатора», умер в заключении при странных обстоятельствах).
Канчиялов Г. А. (арестован в Ставище, умер во время следствия).
Муравьев А. З. (привлекал в тайное общество, и приготовлял товарищей к мятежу).
Аврамов П. В. (арестован в январе 1826 года в Петербурге).
Подполковники:
Фаленберг П. И. (в восстании на Сенатской площади не участвовал, арестован в Тульчине).
Ентальцев А. В. (в восстании на Сенатской площади не участвовал, арестован в Тульчине).
Берстель А. К. (в восстании на Сенатской площади не участвовал, арестован в городе Ракитное).
Враницкий В. И. (в восстании на Сенатской площади не участвовал, арестован в Житомире).
Лунин М. С. (в восстании на Сенатской площади не участвовал, арестован в Польше).
Отставной генерал-интендант:
Юшневский А. П. (в восстании на Сенатской площади не участвовал, арестован в Тульчине).
Отставные полковники:
Давыдов В. Л. (арестован в Киеве),
Муравьев А. Н. (арестован в имении Ботово в январе 1826 года),
Поливанов И. Ю. (арестован в Москве, умер на следствии от сильнейших нервических судорожных припадков),
Митьков М. Ф. (в момент мятежа находился в Париже, арестован в Москве).
Отставные подполковники:
Поджио А. В. (в восстании на Сенатской площади не участвовал, арестован в своем имении Яновка),
Норов В. С. (участия в восстании на Сенатской не принимал, арестован в Москве),
Штейнгель В. И. (автор «Манифеста декабристов», появлялся на площади «как наблюдатель», арестован в Москве),
Бриген А. Ф. (в восстании на Сенатской площади не участвовал, арестован в январе 1826 года в имении Березовка),
Батеньков В. С. (арестован в Петербурге, Председатель Правительства декабристов),
Муравьев-Апостол М. И. (в восстании на Сенатской не участвовал, арестован в Трилесах).
Офицеры полков: Днепровского пехотного, Ахтырского гусарского, Саратовского пехотного, Казанского пехотного, Полтавского пехотного, Тарутинского пехотного, Лейб-гвардии Финляндского.
Декабристы вообще были ребята интересные. Если даже невнимательно рассмотреть тексты труда «Восстание декабристов. Документы. Дела Верховного уголовного суда и следственной комиссии» под редакцией знаменитого советского академика и профессора Милицы Васильевны Нечкиной, выяснится оригинальная картина. В Советском Союзе декабристы, конечно, были мощно мифологизированы как «борцы с Самодержавием», но документы от этого не перестали быть документами. А, по ним, «пели» они на следствии и соло, и хором так, что уши у следователей закладывало. Именно поэтому, пришлось подавать их как борцов за все хорошее через… образ верных жен. Именно жены-декабристки создали своим мужьям ореол мучеников. Особо «выстрелил» в 20-м веке фильм режиссера Р. Мотыля «Звезда пленительного счастья». Всего за мужьями в Сибирь отправилось 11 жен. Плюс к ним 8 сестер и матерей. Через 4 года мятежникам разрешили жить в домах вместе с семьями. Амнистии и послабления следовали одно за другим. Получилось так, что создатель Союза Спасения Муравьев А. Н. после возвращения из Сибири выслужился до… Сенатора РИ.
Уже в день восстания, 14 декабря, первых арестованных доставили в Зимний дворец. И вечером же 14 декабря, К. Рылеев, Правитель и акционер Русско-американской Компании, дал развернутые показания, «сдав» 11 своих соратников. По утверждению некоторых историков, его жена была внучкой крупного купца Шелохова, основателя Компании, «отошедшего от дел». Вернее, «отжатого» военными. Напомню, что в Компанию его ввел знаменитый адмирал Мордвинов. Знал персонаж сей много, ведь именно в его квартире находился «штаб восстания». Всю вину за мятеж он возвел на… князя Трубецкого С. П. По показаниям Рылеева, восстание случилось не из-за того, что декабристы вывели войска на площадь, а из-за того, что «он (Трубецкой) не явился и, по моему мнению, это главная причина всех беспорядков и убийств, которые в сей день случились». Следователи от таких причинно-следственных связей впали в кататонический ступор. Чтобы петербуржцам было не скучно на каторге, миляга Рылеев, как Глава Северного Общества, «сдал сатрапам» еще и коллег из Южного Общества. Так и надиктовал: «Долгом Совести и Честного Гражданина (заигрался видимо, в республиканца, он же подданный) почитаю объявить, что около Киева в полках существует общество. Трубецкой может пояснить и назвать главных. Надо взять меры, дабы там не вспыхнуло возмущение». Такой вот заботливый, ага…
И уже через 2 ДНЯ этот самый неистовый Рылеев обратился лично к «узурпатору» Николаю Первому. Он безжалостно потребовал «как можно скорее» разгромить Южное Общество, и на волне верноподданнических чувств… «сдал» П. Пестеля. Но, не просто так, а с надеждой – «Свою судьбу вручаю я Тебе, Государь: я – отец семейства». Такой вот зайка – «четыре сыночка и лапочка дочка», при том, что ребенок у него наличествовал всего один. Царь конечно был человек жалостливый, но, не дурак. И во время следствия, и после казни, он помогал семье Рылеева деньгами. Но самого заговорщика повесил как вора и предателя, не даровав честной солдатской смерти.
«Диктатор» князь Трубецкой дал первые показания на следующий день. Переплюнув Рылеева с его 11 «товарищами» он «сдал» целых 79 человек. Для массовости приплетя к делу всех подряд. За что, по официальной версии, ему и была дарована Жизнь. Правда, если изучить фамилии основных действующих лиц заговора, окажется, что к «высшей мере имперской защиты» приговорили дворян невысокого звания, из незнатных семей. Чудившие по полной программе подобно князю Щепину-Ростовскому, рубившему генералитет направо и налево, элои просто поехали жить в Сибирь. Вместе со своими деньгами, и привычками к хорошей жизни. Князь Трубецкой, князь Щепин-Ростовский, Князь Одоевский, барон фон Розен, барон фон Сутгоф, граф Орлов, князь Оболенский, князь Трубецкой, граф Мусин-Пушкин, братья Бестужевы, и прочие элои на виселицу не отправились. Не небожительское это дело, господа. Основной список заговорщиков составлен был именно на показаниях Трубецкого. При допросах князь упирал на то, что его план восстания был мягким и пушистым, а вот кровожаждущие Рылеев и Оболенский хотели «всех убить, все отнять».
Рылеев в свою очередь утверждал, что, как и Трубецкой жаждал Конституции, а вот злой Пестель хотел Республику и Военную Диктатуру. И «обрекал смерти всю Высочайшую Фамилию». Забыл, верно, как сам 13 января 1825 года толкал Каховского на убийство… Трубецкой рисовал личность Пестеля в мрачных тонах, живописуя, что «имел все право ужаснуться этого человека». И в Обществе-то состоял только из одного лишь страстного желания - «я намерен был ослабить Пестеля». Вот, молодец! Ослаблял будучи в Петербурге, аж полки на площадь отправил. Нужно было Императору тут же навесить диктатору-сексоту орден Андрея Первозванного с лентой. И дворец подарить. Хотя бы и Аничков.
Волконский сдал 20 подельников. Оболенский – вообще больше всех. Бестужев-Рюмин М. П., изъяснявшийся только на французском, дабы помочь следствию, даже начал в заключении УЧИТЬ наконец-то… русский язык! Сдедователи на отрез отказались общаться с ним на по-французски. Много треволнений следователям доставил Якубович. Он то громогласно требовал расстрелять его «подле памятника Петру Великому, как жертву для грядущих смельчаков», то страстно каялся.
Пестель поначалу держался не в пример своим подельникам серьезно. Сам Николай Первый вспоминал о нем: «Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния, с зверским выражением и самой дерзкой смелости в запирательстве; я полагаю, что редко найдется подобный изверг». Но, скоро запал иссяк, и после попадания в Петропавловку 3 января 1826 года, полковник заскучал и начал «активно сотрудничать с органами». Сдал всех, кого знал. На первом же допросе – 49 соучастников. Якушин, опрашивавший знакомых отца-декабриста, писал: «Ежели повесили только пять человек, а не пятьсот, то в этом нисколько не виноват Пестель: со своей стороны, он сделал все, что мог». Единственно, где Пестель «уперся» - он не сознавался в желании убить Императора. По его показаниям, это замышляли ВСЕ, кроме него, любимого. Лично Пестель своего Монарха обожал до дрожи в дланях. И в заключении «испытывал жгучую и глубокую скорбь» от того, что состоял в тайном обществе. «Я не могу оправдываться перед Его Величеством и не пытаюсь этого сделать: я прошу только милости. Каждый миг моей жизни будет посвящен признательности и безграничной преданности Его священной особе и Августейшей Фамилии. Я знаю хорошо, что не могу остаться на службе, но, по крайней мере, - если бы мне возвратили свободу!» - писал Пестель генералу Чернышеву. То есть, бедолажка «Вождь декабристов» совершенно не осознавал глубины своего преступления, исходя из мудрого правила «а меня за что?», не допуская и мысли, что будет казнен. Он же ТАК помог следствию! Служить даже был готов…
Каховский же, и его искренний друг Рылеев на трех очных ставках устроили просто «рэп-батл». Они обвиняли друг друга во всех смертных грехах. А, «Рылеев говорил, что цель тайного общества – уничтожение всей Царской Фамилии» - ябедничал Каховский. Да, «ничего подобного я не говорил» - ответствовал Рылеев. И переходил в наступление: «Это Каховский вызывался убить Императора и всю Царскую Фамилию». «Никогда я не вызывался убить Императора» - отбивался Каховский, «а вот они на своих совещаниях решили, что Царскую Фамилию надо содержать в крепости, пока в Варшаве не убьют Великого князя Константина Павловича. А уж тогда нужно убить и всех остальных, якобы при попытке к бегству». Рылеев опровергал такой поворот событий «Каховского никто и никогда на совещания не пускал. Поэтому он и знать ничего не может». «Могу», - отбивался от милого друга бедняга Каховский, - «Рылеев говорил, что Константина Павловича надо убить принародно, а убийца должен кричать, что его подговорил Николай Павлович». На эдакий поклеп Рылеев ответствовал: «Показанное Каховским преисполнено несправедливости и клеветы, и видно явное намерение мстить мне за сделанные на него показания». В общем, друзья веселились вовсю… Следствие было от непосредственности Каховского просто в шоке. Он, не смотря на сотню свидетелей, на голубом глазу утверждал, что генерала М. А. Милорадовича застрелил не он. И полковника Н. К. Стюрлера, командира лейб-гвардии Гренадерского полка убил не он. И свитского офицера ранил… тоже не он. «Петр не уиноват». А, виноват кто-то другой, гадкий и злой. Ибо, сам Рылеев, миляга и добряк, «был на другом конце площади». Да, и вообще он стрелять не умеет…
Не остался в стороне и поэт Одоевский А. И., автор строк «И за затворами тюрьмы в душе смеемся над царями», который перед восстанием восклицал «Ах, как славно мы умрем!». На допросе вел себя своеобразно – сказал, что никакой Присяги не нарушал, а как сам человек веселого нрава, просто… пошутил. Шутка это была такая. И вообще, не выспался, и что творил, просто не помнит. Уже 31 января пиит, видимо для того, чтобы «посмеяться над Царем» написал Николаю Первому сатирическое письмо. В котором есть такие возвышенные строки: «О великодушный Монарх! Простите, простите мне! Простите меня! Припадаю и целую стопы Ваши, благодетель!». В общем и целом, юморил вовсю, не забывая доложить, что сожалеет о том, что стал причиной высочайшего огорчения, и клялся, что на допросах был не только искренен, но «даже лишнее наговорил, поверяя генералу Левашову одни даже и догадки». Особо удался Одоевскому каламбур «Ни одного не утаю из мне известных, даже таких назову, которых ни Рылеев, ни Бестужев не могут знать». Очень старательным оказался, требовал ввести его в карательный Комитет: «Дело закипит! Я наведу на корень зла. Мне это приятно!». Но, случилось так, что к сожалению, старания поэта не пригодились – всех, кого он выдал, уже давно «заложили» следствию его менее одаренные подельники. Так что, отправился в Сибирь. Ненадолго. Рюрикович ведь…
Дабы вымолить прощение мятежники «сдавали» не только людей, участвовавших в заговоре. Но, и оговаривали НЕВИНОВНЫХ. Сдавали даже мертвых и сумасшедших, мало ли, зачтется… Многие офицеры и не подозревали, что они «состоят в обществе». Всего декабристы «сдали органам» 579 человек! Из них 2/3 просто ОГОВОРИЛИ. «Непричастных» оказалось 173,
«взятых по ошибке» – 13,
«привлеченных по ложным доносам» – 107,
«умалишенных» – 9,
«умерших до восстания» – 22,
«неустановленных» - 4,
«доносчиков» – 18.
Разобравшись, Следствие арестовало 259 человек.
20 схваченных ошибочно по доносу, получили денежную компенсацию.
Честно говоря, Император считал, что заговор будет раскрыт по горячим следам. Уже 15 декабря он писал брату Константину: «Я надеюсь, что вскоре представится возможность сообщить вам подробности этой позорной истории». Но, участники восстания на Сенатской наперебой давали ТАКОЕ количество информации, что следствие затянулось на ПОЛГОДА! Созданный 17 декабря Следственный комитет провел 149 заседаний. Аргументы были таковы, что Император пошел на невероятный шаг – применил к пятерым декабристам смертную казнь, чему в те времена подвергали лишь прямых изменников в военные годы Отечественной Войны.
Были, правда, и иные – Михаил Лунин
и Иван Якушин,
которые наотрез отказались давать показания. Первый не предал «братьев и друзей». Второй назвал лишь тех, кто был точно известен следствию. При этом оба за несколько лет до восстания на Сенатской отказались от идей декабристов. А, «во глубину сибирских руд» отправились лишь по показаниям своих добрых «братьев» - декабрьские «паровозики» утащили их за собой «вагончиками»… Лунина, человека сурового до нельзя, сдал лично Пестель. Но, оказалось, что сам Лунин в это время состоял любимым адъютантом… Великого князя Константина Павловича. Получив в Польше очередной запрос на этапирование, тот вызвал Лунина, и отправил «на охоту», думая, что адъютант затеряется в Европе, и будет жить припеваючи. Не тут-то было, Лунин явился с охоты, и нахально отбыл в Петербург, на следствие. Оттуда – по этапу. В Сибири тоже не успокоился. Начал писать летопись декабристского восстания, пересылая частями своей сестре. «Органы», естественно, его труды внимательно читали. Это был уже явный перебор. Летописца арестовали во второй раз, прямо в Сибири, заперли в Акатуйский острог, где, наконец, и приморили.
Вот такими они были в большинстве своем "дерзкими и непримиримыми"!