23 марта (по нов. ст.) 1763 года родился Фёдор Ростопчин – будущий граф станет знаменитостью в качестве инициатора Московского пожара 1812 года; а Лев наш Николаевич Толстой весьма неприязненно изобразит его в своей нетленной эпопее – правда, не слишком прозрачно зашифровав под именем Растопчин… Некоторые историографы склонны считать Ростопчина едва ли не вершителем русской внешней политики (правда – во времена императора Павла) – и, впридачу, героем войны с Наполеоном; другие полагают, что, напротив, граф провалил всё, что мог, – кроме, разве что, сочинения пресловутых «афишек» – и ура-патриотических книжек… (Заметим – в своё время и то, и другое имело определённый успех!) Но – по порядку.
…Фёдор Васильевич появился на свет в дворянской, но вполне заурядной семье. (Впрочем, сами Ростопчины основателем рода считали некого Бориса Ростопчу, который перебежал из Крыма к Василию III ещё в начале XVI века – причём предок, на минуточку, был всамделишным чингизидом!.. (Тяга русского дворянства к ордынским корням – явление не вполне объяснимое, но несомненное…) По более прозаической версии, «ростопча» – не более чем истопник; а в некоторых диалектах – и попросту «ротозей»… Тем не менее, согласно байке, упомянутый император Павел как-то спросит своего фаворита: «Вы же из татар? Тогда – почему не князь?..» «В те времена, Ваше Величество, Московский государь жаловал вновь прибывших княжеским званием – либо шубой… Мой предок приехал зимой – и выбрал шубу», – отшутится Ростопчин – и тут же станет графом… Но мы отвлеклись.
…В традициях времени, десяти лет от роду Фёдор будет записан в Преображенский полк – но службу начнёт прапорщиком лет через десять. (И вскоре отбудет в двухлетнее турне «по Европам» – причём, занятия в Лейпцигском университете молодой офицер успешно сочетает с боксёрскими тренировками в Лондоне). Доведётся и повоевать – с турками и шведами – но без особого успеха. (Хотя, как говорят, Суворов успеет, за какие-то заслуги, придарить Ростопчину свою палатку). В конечном счёте, камер-юнкер в чине бригадира осядет в столице – приобретёт репутацию светского балагура, и будет прикомандирован к «малому двору» цесаревича…
…Судьбоносное назначение – причём, характерно, что в Гатчине салонный завсегдатай преображается в ревностного служаку!.. (До такой степени, что однажды, сдав нерадивых сослуживцев, Ростопчин получает вызов на дуэль… Дело кое-как удалось замять, но матушка-Екатерина, от греха, ссылает его в отцовское имение). А вот наследник оценит дисциплинированного офицера по достоинству – и годом позже помилованный Ростопчин становится ему нужен «как воздух»!..
…Итак, пришло время Павла (утверждается, что весть о кончине матушки ему принёс ни кто иной, как наш герой). Ростопчин получает генерал-майора, ордена и поместья; редактирует новый Воинский устав… и вновь нежданно оказывается в опале – по воле супруги императора. (Дворцовые интриги… Мария Фёдоровна не желала смены действующей фаворитки мужа, Нелидовой – однако, в итоге, почётный пост займёт Анна Лопухина, а отношения царствующих супругов вконец испортятся). Таким образом, не пройдёт и полугода, как Ростопчин триумфально вернётся – станет генерал-лейтенантом, действительным тайным советником, командором (а затем и канцлером) ордена св. Иоанна Иерусалимского (более известного как Мальтийский), вице-канцлером – и так далее, и так далее…
…Впрочем, в обширной деятельности графа нас, в первую очередь, интересует внешнеполитическая. (Которую он, фактически, возглавит). Именно в это время явится воистину революционная записка Ростопчина «О политическом состоянии Европы»… Если коротко, речь там шла о полном сломе традиции «династических симпатий» – и переходу к тому, что сейчас называют «прагматизмом»… война с Францией, утверждает автор, обернулась полным разочарованием, поскольку наши союзники (Англия, Австрия, Пруссия) «скрытно питают зависть и злобу» к России!.. Раз так, с Англией следует порвать; с Наполеоном, наоборот, задружиться; а Османскую империю – разделить!.. (Именно здесь впервые прозвучит расхожий мем про «безнадёжного больного»).
P.S. …Остаётся большим вопросом авторство этих тезисов – возможно, Ростопчин всего лишь угадывал мысли своего патрона… Так или иначе – воплощаться в жизнь они начнут немедленно. (Как мы помним, за эмбарго на английскую торговлю последует подготовка Индийского похода). И тут Ростопчина настигает очередная опала, инспирированная главным заговорщиком – графом Паленом. (В некоторых источниках речь идёт о добровольной отставке уставшего от интриг министра). Так или иначе – император сгоряча подписывает… но уже по пути Ростопчина настигает лаконичная записка: «Вы нужны мне, приезжайте скорее. Павел». И он действительно двинется обратно – но уже в пути узнает о смерти своего покровителя… На сей раз опала затянется на долгие одиннадцать лет…
Фёдор Ростопчин, по воле горячего императора Павла (а может – и своей собственной) оказался в очередной опале… Скорее всего, она бы не затянулась (как уже бывало)… но власть, как говорится, «переменилась» – и граф окажется не у дел на одиннадцать лет…
…Как мы понимаем, «опала» по тем временам означала всего лишь отстранение от государственных должностей – плюс «холодность государя». Немало, конечно, – но, всё же, не повод совершать сеппуку… так что граф развивает кипучую деятельность в своём подмосковном имении Вороново. Поначалу он выписывает породистый скот и сельхозмашины «из-за бугра» – но, преуспев (и даже, как говорят, вырастив собственную породу лошадей) Ростопчин внезапно обращается к, с позволения сказать, импортозамещению – и даже сочиняет книжку, в которой убедительно доказывает преимущества отечественной сохи перед чуждым английским плугом…
(Надо сказать, «дней Александровых прекрасное начало» графу сильно не пришлось по душе – он почём зря кроет и Сперанского, и масонов… известный нам друг Пушкина, Вяземский, писал про него в те дни так: «Монархист в полном значении слова, враг народных собраний и народной власти, вообще враг так называемых либеральных идей». С другой стороны, в московских салонах Растопчину полной мерой отвешивают респект: «Это был один из тех умных людей, которые умеют сказать что-нибудь интересное даже и о погоде. Об остроумии его и говорить нечего: оно всем известно…» Или вот ещё: «Нельзя было не удивляться обширной его памяти, любезности, остроте и особенному дару слова, коим одарён он был от природы».
…Этот самый дар слова во всей красе явит себя на седьмом году опалы, когда безусловным бестселлером (причём, поначалу – в рукописных копиях) станет памфлет «Мысли вслух на Красном крыльце». (Заметим – в отставке политическая линия Ростопчина удивительным образом повернётся «на сто восемьдесят»!.. (А может – и неудивительным, если мы предположим, что ранее министр императора Павла черпал вдохновение, преимущественно, в идеях своего шефа. Теперь же, на фоне новых Наполеоновских войн, такая перемена выглядит вполне естественной). Так или иначе – граф становится не только русофилом, но и ярым «франкофобом»: «Господи помилуй! Только и видишь, что молодёжь, одетую, обутую по-французски; и словом, и делом и помышлением французскую! Отечество их на Кузнецком мосту, а Царство Небесное – Париж». А в 1808-м (на минуточку – на сцене императорского театра – идёт его пьеса «Вести – или убитый живой»: «Я люблю всё русское, и если бы не был, то желал бы быть русским, ибо ничего лучше и славнее не знаю!» О как!..
…Впрочем, на положении Ростопчина эти метаморфозы пока никак не сказываются (невзирая на пожалованный в 1810-м второй по значимости придворный чин обер-камергера)… так вот – к службе его призовут только в мае 1812-го, назначив генерал-губернатором и главнокомандующим Москвы. Свежеиспечённый генерал от инфантерии рьяно примется за дело!..
…Современники и последующие историографы по-разному оценивают труды Растопчина в военное время – с одной стороны, он действительно успеет эвакуировать немало ценностей; с другой – далеко не все (причём, брошенными останутся несколько тысяч раненых). …Но Кутузов известит губернатора о планируемом «оставлении Москвы» за сутки!.. Само собой, тому по должности приходилось до последнего момента заверять горожан: «…светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть на улицах её драться». (И многие не успеют покинуть город).
…Противоречивое отношение вызывают и так называемые «афишки» – одни хвалят их за «народность и понятность», другие – упрекают за «неуместное бодрячество» и «шапкозакидательство». В сущности – так оно было (чего не отрицал и сам Ростопчин: «всё достигалось словами, отчасти шарлатанством…» Чего сто́ит такое обращение к Наполеону: «Полно тебе фиглярить; вить солдаты-то твои карлики да щегольки: ни тулупа, ни рукавиц, ни малахая, ни онуч не наденут. Ну где им русское житьё-бытьё вынести? От капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, а которые в зиму-то и останутся, так крещенские морозы поморят».
…Придраться можно и к афере с воздушным шаром – в своё время Наполеон немца Липпиха прогнал – а вот русские (и в первую очередь – Московский губернатор) в идею чуда-оружия прямо-таки вцепятся!.. Ничего из этой затеи не выйдет – однако, семьдесят (или даже сто пятьдесят) тысяч казённых рубликов будут освоены в кратчайшие сроки… Не заладится и с ополчением – Кутузов ждал под Бородино восемьдесят тысяч москвичей, но получит менее двадцати восьми…
…Ещё один щепетильный момент – отъезд самого́ губернатора: хоть и отбыл он одним из последних – но успел бросить взбудораженной толпе подозреваемого в шпионаже. (Александр I выговорит ему: «…казнь была не нужна, в особенности её отнюдь не следовало производить подобным образом. Повесить или расстрелять было бы лучше»). Якобы, только эта «жертва» позволит графу сбежать от им же обнадёженных горожан… (Справедливости ради – всё своё имущество (на добрых полмиллиона) он бросит, не пытаясь спасти…)
…Наконец – пресловутый пожар Москвы… Многие авторы утверждают – Ростопчин самолично освобождал заключённых, и брал с них клятву – жечь город!.. (А впридачу – вывез всю пожарную технику). Другие резонно возражают – жгли все подряд… да и само собой нередко загоралось в неразберихе сначала отступления – а потом прихода неприятеля… Сам граф все обвинения категорически отвергал – но Европа, с подачи Наполеона, в эту версию свято уверует…
…И это окажется на руку нашему герою, когда он, отпросившись после окончательной победы в отставку, на восемь лет уедет в ту самую Европу. (Причём – не удивляйтесь – базироваться будет в Париже!) «Я пользовался здесь успехом, какого не имел ни один иностранец. Я внушал интерес, какой вызывает слон или морское чудовище». Вскоре после возвращения Ростопчин умрёт…
P.S. …По всей видимости, шестидесятидвухлетнего графа подкосила неожиданная смерть от чахотки любимой младшей дочери, Елизаветы… (И ещё больше – её тайный переход в католичество; причём – под воздействием перекрестившейся задолго до этого матери, Екатерины Петровны – удар получится двойным). …А вот другая дочь, Софья, станет графиней де Сегюр – и популярной (как говорят – до сих пор) французской детской писательницей… Впрочем, это – совсем другая история.
…Как мы понимаем, «опала» по тем временам означала всего лишь отстранение от государственных должностей – плюс «холодность государя». Немало, конечно, – но, всё же, не повод совершать сеппуку… так что граф развивает кипучую деятельность в своём подмосковном имении Вороново. Поначалу он выписывает породистый скот и сельхозмашины «из-за бугра» – но, преуспев (и даже, как говорят, вырастив собственную породу лошадей) Ростопчин внезапно обращается к, с позволения сказать, импортозамещению – и даже сочиняет книжку, в которой убедительно доказывает преимущества отечественной сохи перед чуждым английским плугом…
(Надо сказать, «дней Александровых прекрасное начало» графу сильно не пришлось по душе – он почём зря кроет и Сперанского, и масонов… известный нам друг Пушкина, Вяземский, писал про него в те дни так: «Монархист в полном значении слова, враг народных собраний и народной власти, вообще враг так называемых либеральных идей». С другой стороны, в московских салонах Растопчину полной мерой отвешивают респект: «Это был один из тех умных людей, которые умеют сказать что-нибудь интересное даже и о погоде. Об остроумии его и говорить нечего: оно всем известно…» Или вот ещё: «Нельзя было не удивляться обширной его памяти, любезности, остроте и особенному дару слова, коим одарён он был от природы».
…Этот самый дар слова во всей красе явит себя на седьмом году опалы, когда безусловным бестселлером (причём, поначалу – в рукописных копиях) станет памфлет «Мысли вслух на Красном крыльце». (Заметим – в отставке политическая линия Ростопчина удивительным образом повернётся «на сто восемьдесят»!.. (А может – и неудивительным, если мы предположим, что ранее министр императора Павла черпал вдохновение, преимущественно, в идеях своего шефа. Теперь же, на фоне новых Наполеоновских войн, такая перемена выглядит вполне естественной). Так или иначе – граф становится не только русофилом, но и ярым «франкофобом»: «Господи помилуй! Только и видишь, что молодёжь, одетую, обутую по-французски; и словом, и делом и помышлением французскую! Отечество их на Кузнецком мосту, а Царство Небесное – Париж». А в 1808-м (на минуточку – на сцене императорского театра – идёт его пьеса «Вести – или убитый живой»: «Я люблю всё русское, и если бы не был, то желал бы быть русским, ибо ничего лучше и славнее не знаю!» О как!..
…Впрочем, на положении Ростопчина эти метаморфозы пока никак не сказываются (невзирая на пожалованный в 1810-м второй по значимости придворный чин обер-камергера)… так вот – к службе его призовут только в мае 1812-го, назначив генерал-губернатором и главнокомандующим Москвы. Свежеиспечённый генерал от инфантерии рьяно примется за дело!..
…Современники и последующие историографы по-разному оценивают труды Растопчина в военное время – с одной стороны, он действительно успеет эвакуировать немало ценностей; с другой – далеко не все (причём, брошенными останутся несколько тысяч раненых). …Но Кутузов известит губернатора о планируемом «оставлении Москвы» за сутки!.. Само собой, тому по должности приходилось до последнего момента заверять горожан: «…светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть на улицах её драться». (И многие не успеют покинуть город).
…Противоречивое отношение вызывают и так называемые «афишки» – одни хвалят их за «народность и понятность», другие – упрекают за «неуместное бодрячество» и «шапкозакидательство». В сущности – так оно было (чего не отрицал и сам Ростопчин: «всё достигалось словами, отчасти шарлатанством…» Чего сто́ит такое обращение к Наполеону: «Полно тебе фиглярить; вить солдаты-то твои карлики да щегольки: ни тулупа, ни рукавиц, ни малахая, ни онуч не наденут. Ну где им русское житьё-бытьё вынести? От капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, а которые в зиму-то и останутся, так крещенские морозы поморят».
…Придраться можно и к афере с воздушным шаром – в своё время Наполеон немца Липпиха прогнал – а вот русские (и в первую очередь – Московский губернатор) в идею чуда-оружия прямо-таки вцепятся!.. Ничего из этой затеи не выйдет – однако, семьдесят (или даже сто пятьдесят) тысяч казённых рубликов будут освоены в кратчайшие сроки… Не заладится и с ополчением – Кутузов ждал под Бородино восемьдесят тысяч москвичей, но получит менее двадцати восьми…
…Ещё один щепетильный момент – отъезд самого́ губернатора: хоть и отбыл он одним из последних – но успел бросить взбудораженной толпе подозреваемого в шпионаже. (Александр I выговорит ему: «…казнь была не нужна, в особенности её отнюдь не следовало производить подобным образом. Повесить или расстрелять было бы лучше»). Якобы, только эта «жертва» позволит графу сбежать от им же обнадёженных горожан… (Справедливости ради – всё своё имущество (на добрых полмиллиона) он бросит, не пытаясь спасти…)
…Наконец – пресловутый пожар Москвы… Многие авторы утверждают – Ростопчин самолично освобождал заключённых, и брал с них клятву – жечь город!.. (А впридачу – вывез всю пожарную технику). Другие резонно возражают – жгли все подряд… да и само собой нередко загоралось в неразберихе сначала отступления – а потом прихода неприятеля… Сам граф все обвинения категорически отвергал – но Европа, с подачи Наполеона, в эту версию свято уверует…
…И это окажется на руку нашему герою, когда он, отпросившись после окончательной победы в отставку, на восемь лет уедет в ту самую Европу. (Причём – не удивляйтесь – базироваться будет в Париже!) «Я пользовался здесь успехом, какого не имел ни один иностранец. Я внушал интерес, какой вызывает слон или морское чудовище». Вскоре после возвращения Ростопчин умрёт…
P.S. …По всей видимости, шестидесятидвухлетнего графа подкосила неожиданная смерть от чахотки любимой младшей дочери, Елизаветы… (И ещё больше – её тайный переход в католичество; причём – под воздействием перекрестившейся задолго до этого матери, Екатерины Петровны – удар получится двойным). …А вот другая дочь, Софья, станет графиней де Сегюр – и популярной (как говорят – до сих пор) французской детской писательницей… Впрочем, это – совсем другая история.