Главный вопрос истории Веймарской республики — как стала возможна катастрофа 1933 года? По каким причинам немецкий народ отверг демократию? Были ли альтернативы Адольфу Гитлеру и почему немцы начали выбирать именно нацистов, которые ещё на выборах 1928 года сумели набрать всего 2,6% голосов? О месте канцлера «фюрер» мог только мечтать, никто бы на него тогда не поставил… Политические, социальные, экономические и психологические факторы сложились в его пользу за считанные годы. Но предпосылки для победы гитлеризма складывались ещё в самом начале истории республики.
Проклятье Версальского мира
Четырнадцать лет демократии стали для немцев практически сплошным кошмаром. Единственным лучом света в этом тёмном царстве хаоса и ужаса были достижения в искусстве — в годы Веймара расцвёл Баухаус, творили Ремарк, Манн, Юнгер, Шмитт, Дёблин. Но политика и экономика — совсем другое дело: серия несчастных случаев и кризисов. Началось всё в 1918 — 1919 гг. Во-первых, психологически тяжело воспринимался сам факт поражения в Первой мировой войне (условия перемирия 11 ноября 1918 г. ясно давали понять, кто проиграл). Во-вторых, рухнула Германская империя — разразилась Ноябрьская революция, кайзер Вильгельм II не стал бороться за власть и бежал. На фоне этих событий Антанта заявила, что будет иметь дело только с демократическим немилитаристским правительством парламентского большинства. [Сборник: Второй рейх]
Германии пришлось пойти на этот шаг — шаг к республике, которая затем слишком многими немцами воспринималась как навязанная Англией и Францией форма государственного устройства. Конституцию принимало летом 1919 года Учредительное собрание в Веймаре, но гражданских противоречий это не решило — беспорядки и путчи в Германии продолжались ещё более полутора лет, а правительству пришлось подавлять их силой оружия.
Национальное собрание в Веймаре, 1919 год. Источник: bundestag. deХуже самого факта поражения был Версальский мир, заключённый республиканским правительством в 1919 г. — откровенный диктат победителей и национальное унижение. Германия практически лишилась армии (её численность ограничили жалкими 100 тыс. человек) и флота, полностью лишилась авиации, танков и химического оружия. Вдобавок ко всему немцев объявили виновниками войны, отняли 13% их территории и обязали выплатить победителям неподъёмные репарации — 132 млрд золотых марок (последние выплаты за Первую мировую немцы совершили только в 2010 году!). Несправедливость этих условий была очевидна всякому. Британский премьер лорд Дэвид Ллойд-Джордж уже тогда видел опасность такого мира: «Мы толкаем немцев в объятия экстремистов». Но договор подписал.
Враждебная политика Франции в отношении Германии в последующие годы лишь подпитывала гнев немцев, а радикалы справа (в том числе нацисты) убеждали избирателей в том, что война продолжается на политическом и экономическом поле. Это сказывалось в периоды экономических кризисов, особенно в начале 1930-х. Риторика реванша привлекла на сторону Гитлера немало сторонников, в первую очередь, военных и молодёжь, которая росла в годы Первой мировой и годами воспитывалась в военно-патриотическом духе.
[Сборник: Версальский мир]
Версальский договор разрушил и хрупкое конституционное единство — после его заключения настроения в обществе резко поменялись. Республиканцы уже не могли реабилитироваться в глазах народа (хотя выбора — подписывать или нет — у них не было). Сами того не желая, союзники подготовили почву для уничтожения демократии в Германии. С 1919 года республика и республиканцы ассоциировалась с поражением и трусостью. Многим немцам, ещё недавно проклинавшим кайзера за войну, теперь казалось, что монархия была не так уж плоха. Освальд Шпенглер говорил: «Веймар осуждён в сердце народа». На протяжении всех 1920-х гг. за социал-демократов, центристов и левых либералов всего голосовало менее 50% избирателей (в 1919 г. у них было 76%). Характерно, что даже социал-демократы, чтобы не раздражать народ, никогда не отмечали день революции, благодаря которой они возглавили государство (до 1925 г. президентом был лидер СДПГ Фридрих Эберт). Националисты и милитаристы получили возможность говорить о предательстве республиканцев и «ударе кинжалом в спину» немецкой армии. Фронтовики вроде Гитлера возвращались домой, верили этому и склонялись к национализму: так в 1919 г. зародилась национал-социалистическая партия (НСДАП).
Фридрих Эберт, первый президент Веймарской республики. Источник: vorwaerts. deПустые кошельки — трамплин экстремизма
Мир не принёс и простого житейского благополучия. Мытарства немцев продолжились — инфляция и безработица стали приметами 1920-х. В 1921 году в Берлин приехал Илья Эренбург: «Владельцы магазинов каждый день меняли этикетки с ценами: марка падала. По Курфюрстендамму бродили табуны иностранцев: они скупали за гроши остатки былой роскоши. В бедных кварталах разгромили несколько булочных. Казалось, всё должно рухнуть, но дымили трубы заводов, банковские служащие аккуратно выписывали многозначные цифры, проститутки старательно румянились, журналисты писали о голоде в России или благородном сердце Людендорфа, школьники зубрили летопись былых побед Германии». Немцы продолжали жить суррогатами, как и во время войны — манишки вместо рубашек, желудёвый кофе, пирожные из картошки, сигары из сушёных капустных листьев, пропитанных никотином… Часть населения хронически недоедала. «Всё было колоссальным, — пишет Эренбург, — цены, ругань, отчаяние».
Экономический кризис достиг своего пика в 1923 г., когда Франция и Бельгия оккупировали Рур (немецкий промышленный регион), чтобы «натурой» взыскивать репарации. Германия потеряла много денег. Этот год запомнился разгулом нищеты и самой грандиозной гиперинфляцией в истории. 3 января 1 кг хлеба стоил 163 марки, а 1 октября уже 10 млн. Зарплаты, конечно, едва поспевали за ценами, которые к осени менялись по три раза в день. Немцы горько шутили: расчёты стали так сложны, что скоро начнётся перенаселение психиатрических лечебниц. Дошло до натурального обмена на рынках и в лавках. Народ стремительно нищал, на еду у среднего немца уходило до 90% дохода, расцвела преступность, в Дрездене были продовольственные бунты, креп образ спекулянта-еврея, нажившегося на немецкой беде…
Карикатура 1923 года — премьер-министр Густав Штреземанн против «Немецкой нужды». Источник: газета «Ульк»В общем, 1923 год стал репетицией будущей катастрофы. Это ясно было уже тогда. Берлинец Себастьян Хафнер вспоминал спустя полтора десятилетия: «Ни у кого не было этого гигантского, карнавального танца смерти, этих нескончаемых, кроваво-гротескных сатурналий, когда были обесценены не только деньги, но и все человеческие ценности. 1923-й подготовил Германию не специально к нацизму, но вообще к любой фантастической авантюре». Известный журналист Йозеф Рот писал на страницах берлинской прессы ещё ранее, в 1920-е: «Появись сейчас сам чёрт с наваристой кашей, приготовленной на адском пламени, лишь бы накормить голодающих Германии — это его дьявольское ухищрение было бы святым делом. Ибо даже неблаговидная политическая цель не отменяет благодатного средства, наоборот — само это средство извиняет политическую цель…» Когда спустя десять лет чёрт с обещаниями накормить голодающих появился, Роту пришлось бежать от него во Францию — но пока что Гитлер лишь поднял «пивной путч» в Мюнхене, за что угодил на полгода в тюрьму.
В 1924 г. кризис прекратился — денежная реформа и американские инвестиции спасли экономику Германии. Но психологический удар республике было уже не поправить. В 1925 г., когда умер Фридрих Эберт, народ выбрал президентом Пауля фон Гинденбурга — старого фельдмаршала, героя войны. Обозначился поворот электората вправо — в сторону национальных сил. Несколько лет в экономике всё шло относительно неплохо, но благополучие это оказалось очень хрупким. В 1929 г. сказалась зависимость от американских вложений — вслед за началом «великой депрессии» за океаном кризис разразился и в Германии. Кошмар 1923 г. повторился. К 1932 г. в стране насчитывалось уже 6 млн безработных, правительство выглядело совершенно бессильным. На фоне экономических бедствий при республиканцах усилилась ностальгия по Германской империи с её экономическим ростом, налаженным городским бытом — пресловутым орднунгом, стабильной зарплатой и конъюнктурой, ясной трудовой этикой и социальной защитой государства (точно так же и в России 1990-х гг. многие стали ассоциировать демократию с экономической разрухой и добрым словом вспоминать СССР).
Активизировались радикальные политики — коммунисты и НСДАП. Они стали набирать на выборах всё больше голосов. Канцлер Генрих Брюнинг получил прозвище «канцлер Голод» — он аккуратно платил репарации, снижал социальные выплаты и заявлял, что кризис продлится до 1935 года. Он окончательно дискредитировал республику. Миллионы нищих слушали увещевания канцлера («надо потуже затянуть пояса») и шли голосовать за экстремистов.
В 1930 г. НСДАП получила уже 18% голосов, летом 1932 г. — 33%. Встал вопрос о формировании правительства — представителей каких партий в него включать и кто его возглавит? Гитлер рвался на место канцлера. Сотрудничество нацистов и коммунистов (а у них почти 17%) было невозможным. Выбирать предстояло престарелому Гинденбургу, а выбор перед ним был тяжелейший — Германия стояла на пороге гражданской войны. Военизированные формирования нацистов и коммунистов могли её развязать, их общая численность составляла около 1 млн человек. Ключевую роль сыграли советники Гинденбурга, многие — дворяне, буржуа, помещики. Эти люди боялись коммунистов. Исчерпав все иные возможности сохранить власть, они сделали ставку на Гитлера. Президент долго не соглашался, так как не доверял «фюреру». Его собственный сын Оскар, секретарь Отто Мейснер и канцлер Франц фон Папен долго убеждали Гинденбурга: пусть Гитлер временно займёт пост канцлера, а ключевые посты отдадим националистам (не нацистам) — страна успокоится, коммунистическая угроза минует. В конечном итоге этот вариант Гинденбург счёл лучшей альтернативой гражданской войне. И 30 января 1933 года Гитлер стал канцлером.
«Какой-нибудь демагог» в своей стихии
После назначения Гитлера канцлером получение безраздельной власти стало для него делом техники и недолгого времени. В марте НСДАП на новых выборах получила уже 43,9%, коммунисты опустились до 12%. Колебавшиеся поспешили примкнуть к победителям. Гинденбург скончался в 1934 г., ничто больше не сдерживало нацистов. Очень скоро Гитлер расправился не только с коммунистами (как и обещал ранее), но и вообще со всеми партиями. Республика окончательно ушла в прошлое. [Сборник: Германия в 1930-е]
Безусловно, триумф нацизма — это результат обстоятельств: позор Версаля и реваншизм, кризис, ошибки Брюнинга, пассивность СДПГ, страх перед коммунизмом, усталость и опасения Гинденбурга… Наконец, демократическая многопартийная система с её склоками и «министерской чехардой» в условиях экономического бедствия оказалась вообще не в духе немецкой политической культуры того времени. Но нельзя не отдать должное политической ловкости Гитлера и его приспешников. Нацисты использовали общественные настроения в своих интересах.
Неудача путча 1923 года заставила нацистов задуматься о тактике. Гитлер решил «переголосовать» республику — использовать выборы. Но игры на имперских настроениях оказалось мало для завоевания электората. Несколько лет фюрер выступал на задворках политической жизни. Зато в условиях кризиса речи НСДАП сделали своё дело. Бывший рейхсканцлер Германии Теобальд фон Бетман-Гольвег в 1920-е гг. говорил, что «психика нашего народа за последние 25 лет настолько отравлена хвастовством, что он вполне подготовлен к появлению какого-нибудь демагога». И демагог появился. Сочетая эмоциональный порыв своего движения с щедрыми посулами, Гитлер добился поставленной цели.
[Сборник: Адольф Гитлер]
Сложно винить немцев, которые голосовали за нацистов — если бы они знали, чем всё закончится, то не стали бы этого делать. Но в начале 1930-х гг. миллионы обывателей даже не могли ничего толком обдумать и сделать ответственный выбор — в повседневных хлопотах чудовищного кризиса не до этого. Гитлер, словно мессия, обещал всё всем, и это привлекало пострадавших: восстановление великой Германии, имперская гордость, возврат к национальным устоям, снижение налогов, защита от коммунистов с их угрозой национализации, расправа с врагами-евреями, работа, свобода, хлеб… За всё хорошее против всего плохого. Гитлер и Геббельс всегда отлично знали, перед кем выступают и что именно обещать на этот раз. Нацисты раздавали бесплатные обеды, устраивали сеансы кино, парады, съезды и вечера, собрания… (ранее мы писали подробнее о том, как Гитлер «купил» голоса немцев). Всё это комбинировалось с террором против коммунистов. Так НСДАП стала партией всеобщего протеста: в ней состояли рабочие, служащие, мелкие предприниматели, чиновники, крестьяне…
Когда в 1930 г. нацисты получили вместо прежних 12 мандатов в рейхстаге целых 107, в них начали вкладывать деньги промышленники. Это позволило им развернуть по-настоящему широкую пропаганду, и очень быстро Гитлер стал важной политической фигурой. Подкрепив своё влияние вооружёнными формированиями (СА), Гитлер фактически шантажировал Гинденбурга — или он канцлер, или гражданская война. Поверить в это было легко, так как коммунисты открыто выступали за войну ради победы пролетариата и создания пролетарской республики. Гитлера не подвело его чутьё и на этот раз: он всё обставил так, будто он — защитник государства и реформатор, необходимый для выхода из кризиса. Нацисты были готовы сотрудничать с армией и полицией, чтобы предотвратить попытку левого путча. Государственный аппарат в этой ситуации поддержал НСДАП. И Гитлер действительно не дал случиться путчу. Но власть уже не отдал никому — за пару лет он зачистил вообще всё политическое пространство; социал-демократы, центристы и остальные капитулировали перед нацистами.
***
Веймарская республика ретроспективно кажется мертворождённой. Слишком много ошибок допустили союзники и сами немцы в начале её истории. После Второй мировой войны их учли: союзники назначили немцам гораздо менее суровые репарации, лишили Германию политической самостоятельности и не дали радикалам шанса использовать бедность в своих целях (уже в 1947 г. в Западной Германии началось «экономическое чудо»). Гибель Веймарской республики показала, что нищета — злейший враг демократии. Это стало уроком для послевоенных политиков, которые строили в странах Запада «welfare state» — государство всеобщего благосостояния. Идея общественной ответственности за беднейших граждан и сегодня служит в развитых странах предохранителем против экстремизма.