Знакомство Петра I с Европой началось с путешествия инкогнито в составе Великого посольства 1697-98 годов. Мы уже говорили с вами об этом в предыдущей лекции. Но в 1716 году царь предпринял ещё одно большое путешествие на Запад, во время которого добрался до Парижа. Эта поездка Петра редко попадает на страницы исторических трудов, и сегодня мы постараемся пополнить ваши знания по этой теме.
На этот раз Пётр ехал за границу, чтобы договориться со своими союзниками о дальнейших совместных действиях против Швеции.
Петр. Кисти Каравака
В 1715-17 годах союзники при поддержке русских войск вытеснили шведов из Германии. Но дипломатические недоразумения мешали единству союзных действий. Датчане и немцы боялись русской армии не меньше шведской, подозревая Петра в намерении захватить Германию. Пётр действительно держался перед союзниками с большим достоинством и давал им почувствовать свою силу. Благодаря этому он стал любимым персонажем политических памфлетов, где ему приписывались самые чудовищные завоевательные планы. Позднее эти выдумки были оформлены в фальшивку под названием «Завещание Петра I», в которой России приписывалось намерение поработить всю Европу.
Официальная цель поездки не позволяла ему скрыться по обыкновению за инкогнито, поэтому Пётр путешествовал под своим именем, в сопровождении свиты из 60-ти человек.
К сожалению, карта этого путешествия никем не нарисована и нам придётся положиться на ваши географические знания о Европе.
Пётр ехал на Запад медленно, с продолжительными остановками. Его терзали бесконечные приступы лихорадки, на несколько недель укладывавшие его в постель. Екатерина лично следила за здоровьем мужа; кроме неё, рядом с царём находились его старые сотрудники – Головкин, Шафиров, Толстой – и быстро поднимавшиеся в гору молодые Остерман и Ягужинский. Доктора советовали Петру пройти курс лечения в Пирмонте, где вода была значительно мягче карлсбадской. Так к основной цели поездки – встрече с союзниками – прибавилась ещё одна – лечение.
Помимо этого, Пётр собирался присмотреть за свадьбой своей племянницы Екатерины, дочери покойного брата, царя Ивана.
Екатерина Иоанновна
Екатерина выходила замуж за иностранца – Карла Леопольда герцога Мекленбургского. Этот «деспотичный грубиян и один из самых отъявленных мелких тиранов», как его характеризовали современники, нуждался в сильном покровителе, чтобы сохранить свои скромные владения, затерявшиеся между Померанией, Бранденбургом и Голштинией. Пётр же этим браком надеялся получить право вмешиваться в германские дела.
Данциг
В Данциг, где должна была состояться свадьба, царь приехал в воскресенье, 18 февраля 1716 года, и сразу же отправился на службу в лютеранскую церковь. Во время проповеди, почувствовав сквозняк, Пётр, ни слова не говоря, протянул руку, снял парик с головы стоявшего рядом бургомистра и нахлобучил себе на голову. После службы он с благодарностью вернул парик владельцу. Царская свита пояснила изумлённому бургомистру, что дома Пётр редко носит парик и при холоде обычно заимствует его у первого попавшегося под руку.
Обсуждение условий брачного договора заняло больше двух недель. 8 апреля свадьба состоялась. Жених явился в парадной форме и при шпаге, но без манжет, которые в спешке забыл надеть.
Карл Мекленбургский
Свадебный кортеж проследовал по улицам города к маленькой православной часовне, выстроенной специально для этого случая. Обряд венчания совершал русский епископ. Все это время – около двух часов – Пётр расхаживал между гостями, подсказывая забывшим слова Псалтири и громко подтягивая певчим. На обратном пути из часовни толпа, наконец, заметила несуразность герцогского костюма и, не дожидаясь, пока об истине возвестит ребёнок, как это произошло в известной сказке Андерсена, радостно завопила: «Смотрите-ка! Герцог-то без манжет!»
Вечером был пир и фейерверк. Пётр сам пускал ракеты. Жених так увлёкся огненной потехой, что в час ночи первый министр Эйхгольц должен был напомнить ему, что невеста уже три часа как отправилась в постель.
На другой день довольные и счастливые новобрачные обедали у Петра. Хорошее настроение обоим государям испортили их приближенные, устроившие перебранку по поводу свадебных подарков. Дело в том, что придворные герцога поднесли русским подарки, в ответ же не получили ничего – «ни единой гнутой булавки». Мало того, русские вельможи сочли себя оскорблёнными и громко выражали неудовольствие кольцами, пряжками и прочими драгоценными безделками.
Мекленбург
Отлучившись на три недели в Пирмонт, Пётр в мае вернулся к молодым супругам. Погода стояла самая благодатная, и герцог устраивал обеды на открытом воздухе, в саду, откуда открывался прекрасный вид на озеро. Петру нравилось сидеть за столом под цветущими деревьями, но его смешило, что вокруг стола стояли лейб-гвардейцы герцога, обладатели длиннейших усов. Царь просил хозяина отослать их, но Карл Леопольд упрямо мотал головой: никак нельзя, солдаты нужны для торжественности обстановки. Однажды Пётр нашёл для гвардейцев лучшее применение, чем дурацкое стояние навытяжку, попросив герцога приказать им положить обнажённые шпаги на землю и своими усами разогнать комаров, которые тучами вились над столом.
Фредерик
Тем временем, по приглашению царя, датский король Фредерик IV приехал в Гамбург. Царь поспешил на встречу с союзником. На переговорах Пётр пытался добиться от Фредерика согласия на совместное вторжение в Швецию – с юга и востока. Король уклонялся от прямого ответа и, чтобы заставить царя на время забыть о десанте, пригласил его посетить Копенгаген.
Копенгаген
6 июля Пётр появился на улицах датской столицы. Толпы любопытных приветствовали царя, одетого в коричневый сюртук с розовыми пуговицами, узкие коричневые штаны, заштопанные шерстяные чулки и очень грязные башмаки; чёрный солдатский галстук на его шее был застегнут крупной серебряной запонкой с поддельным бриллиантом – как у какого-нибудь майора. Крепостные орудия встретили почётного гостя оглушительным салютом. «Я вчера в такой церемонии был, – писал Пётр жене, которая осталась в Ростоке, – в какой более двадцати лет не бывал».
Но торжества шли, а дело не двигалось. В начале августа Пётр сердито оповещал Екатерину: «Болтаемся тут». В ожидании решительного слова Фредерика царь посещал городские достопримечательности. В королевском естественно-историческом музее он облюбовал мумию и захотел её купить. Инспектор музея доложил об этом желании царя Фредерику. Последовал вежливый отказ, по той причине, что «мумия отличается особенной красотой и величиной, второй подобной нет в Европе». Когда при следующем посещении музея Пётр ознакомился с королевской резолюцией, то пришёл в совершенную ярость. На глазах у потрясённого инспектора он в неистовстве кинжалом изуродовал мумию, отрезал ей нос и выбежал, приговаривая: «Пусть теперь она у вас остаётся!»
Прибытие английской эскадры адмирала Норриса подало Петру надежды на успешное окончание переговоров с датчанами. В копенгагенском порту скопился огромный союзный англо-датско-голландско-русский флот. Норрис, голландский шаутбенахт (адмиральский военно-морской чин в Нидерландах), датский адмирал Гильденлёве и русский вице-адмирал Пётр Алексеев (как вы помните, это инкогнито Петра I) обменивались визитами на флагманах, с которых то и дело раздавались залпы корабельной артиллерии, приветствовавшие гостей. Царь осыпал союзников алмазами и соболями. Затем Норрис предложил совершить совместную морскую прогулку – демонстрацию военной мощи. Уставший от безделья, Пётр охотно согласился. Поскольку ни Норрис, ни Гильденлёве не желали уступить друг другу первенство, командование объединённой эскадрой было вручено царю. 16 августа Пётр поднял флаг на 64-пушечном «Ингерманланде». Никогда ещё Балтика не видала такого великолепного и такого странного зрелища – 69 военных кораблей, среди которых на 21-м развевался Андреевский стяг, на полных парусах курсировали вдоль шведского берега, и возглавлял эту армаду моряк-самоучка из страны, ещё двадцать лет назад не обладавшей ни одним военным кораблём.
Русский флот, тут он, правда, на Неве, но год тот же 1716-й.
Командование четырьмя флотами оставило у Петра приятные воспоминания, но лишь в одном отношении: «Такой чести повелевать флотами чужестранных народов и своим вместе едва ли кто на свете удостаивался. Я с удовольствием вспоминаю доверенность тех держав». Но ему больно было наблюдать, как вся союзная армада изо всех сил уклоняется от сражения с двадцатью кораблями шведской эскадры. Много холостых залпов было выпущено во время приветствий и салютов друг другу, но по неприятелю – ни одного. Пётр раздражённо писал Апраксину: «Бог ведает, какое мучение с ними! Сущее надобное время пропускают и будто чужое дело делают».
Прошёл сентябрь, благоприятное время для высадки десанта было упущено. Пришлось отложить вторжение в Швецию до весны. Чтобы утешить царя, Норрис в день, когда Пётр отмечал викторию при Лесной, салютовал победителю всеми орудиями английской эскадры.
В октябре русские полки ушли зимовать в Польшу, флот возвратился на зимние стоянки в Ригу, Ревель и Кронштадт. Пётр простился с датским королём и покинул Копенгаген, выехав в Хафельсберг на встречу с прусским королём Фридрихом Вильгельмом.
Фридрих Вильгельм 1
Прусский король был чрезвычайно раздражительным человеком. Подобно своему русскому собрату, он часто пускал в ход дубинку и порой калечил избиваемого – ломал ноги или выбивал зубы. Почти постоянное дурное настроение короля объяснялось его необычной болезнью, унаследованной от предков. Порфирия – так называлось его заболевание – была вызвана нарушением обмена веществ, из-за чего Фридриха Вильгельма мучили беспрестанные мигрени, подагра, фурункулёз, геморрой и страшные кишечные колики, доводившие его до помутнения рассудка. По той же причине уже в молодости он растолстел, а его кожа приобрела оттенок и блеск полированной кости.
Единственную подлинную радость в жизнь короля привносила его гвардия – «Потсдамские великаны».
Фридрих Вильгельм был без ума от рослых солдат и не жалел никаких средств на их приобретение. Его «синие пруссаки» – шестифутовые молодцы в синих мундирах (182 см), и «красные пруссаки» – семифутовые в красных (213 см), получали жалованье, превышавшее оклад профессора Берлинской академии наук. Правда, пытаясь сэкономить, король пробовал «разводить» великанов, женя специально подобранные высокорослые пары, но в конце концов признал этот способ непрактичным: ожидание результата затягивалось лет на пятнадцать, и в большинстве случаев великаны производили обыкновенных людей, а то и вовсе недомерков. Когда на короля находили приступы болезни, «Потсдамские великаны» с развёрнутыми знамёнами проходили через его покои, гремя медными тарелками и стуча в барабаны, – это приносило больному большое облегчение.
Фридрих Вильгельм мечтал поживиться за счёт Ганновера, поэтому встреча с царём прошла как нельзя лучше. «Я буду решительно поддерживать моего брата Петра», – заверял король. Сближению обоих государей способствовало и сходство их привычек и вкусов. Оба были драчуны, оба скряги, оба предпочитали простые и зачастую грубые развлечения. Вечером Фридрих Вильгельм приглашал Петра на кружку пива и трубку в компании министров и генералов. Во время этих посиделок они развлекались тем, что изводили придворного историка, безобидного педанта, которого однажды умудрились даже поджечь. Расстались хозяин и гость лучшими друзьями. Пётр пообещал прислать в Берлин русских великанов для пополнения рядов королевской гвардии, а Фридрих Вильгельм подарил царю роскошную яхту и бесценную Янтарную комнату.
Янтарная комната
Между тем приближалась зима, в воздухе чувствовалось дыхание стужи, глубокие колеи на дорогах сковал мороз. Екатерине, снова беременной, трудно было ехать в Петербург, и Пётр решил не возвращаться в Россию, а перезимовать в Амстердаме – городе, который он не видел уже восемнадцать лет.
Предоставив жене двигаться не спеша, Пётр с обычной скоростью покатил через Гамбург, Бремен и Утрехт в Голландию. 6 декабря он был уже в Амстердаме.
Амстердам
Зимняя дорога дала себя знать – царь свалился в лихорадке. 2 января 1717 года, все ещё лёжа в постели, он получил от Екатерины известие о рождении сына, которого они заранее договорились назвать Павлом. Пётр откликнулся радостным письмом, но уже на следующий день другое известие вдребезги разбило его отцовское счастье – младенец умер. На письмо Екатерины, полное отчаяния, он ответил: «Я получил твоё письмо о том, что уже знал, о неожиданной случайности, переменившей радость на горе. Какой ответ могу я дать, кроме ответа многострадального Иова? Бог дал, Бог и взял, да будет благословенно имя Божие».
Горестные переживания усилили его лихорадку и ещё на целый месяц приковали Петра к постели. В таком состоянии и нашла его Екатерина, наконец добравшаяся в феврале до Амстердама. Болезнь помешала Петру встретиться с английским королём Георгом I, который был в городе проездом из Англии в Ганновер.
К весне царь стал поправляться. Вдвоём с Екатериной они совершали прогулки по Амстердаму – Пётр хотел показать жене те места, где он бывал в молодости: верфи, мануфактуры, мельницы. Не удержался он и от осмотра каморки, где жил во время работы на верфи Ост-Индской компании.
Домик Петра I
Здесь его ждал приятный сюрприз. Едва он переступил порог, как услыхал:
— Добро пожаловать, мастер Питер!
Какая-то женщина, улыбаясь, смотрела на него из глубины комнатки.
— Откуда ты меня знаешь? – удивился царь.
— Я жена мастера Поля, и вы часто обедали в нашем доме.
Пётр обнял седую вдову того самого Геррита Клааса Поля, который в 1697 году выдал ему памятный плотницкий аттестат.
Не одним воспоминаниям предавался Пётр в Амстердаме. Он в полной мере сохранил живую любознательность, юношеский интерес к чудо-городу, по-прежнему не желал упустить ничего достойного внимания. Однажды он перелез через хлев, чтобы получше осмотреть крахмальный завод, находившийся за ним, отведал кислую воду, в которой мочат пшеницу для изготовления крахмала, и съел горсть готового продукта. В эту поездку вкусы его даже расширились, в поле его зрения оказалось изящное искусство – Пётр накупил у голландских живописцев множество картин, в основном на морские сюжеты. Ничего не имел царь на этот раз и против толпы зевак, которые всюду его сопровождали.
Впрочем, в разговорах с плотниками и матросами царь уже не смотрел им в рот с восторгом новичка, а демонстрировал зрелую сдержанность бывалого моряка и опытного флотоводца. Однако, если замечал в собеседниках стеснение, тут же предлагал: «Давайте говорить по-нашему, по-плотницки».
В эту вторую заграничную поездку Петру удалось, наконец, через своего лейб-медика Арескина склонить знаменитого учёного, Фредерика Рёйса, достигшего удивительного совершенства в приготовлении анатомических препаратов, к открытию профессиональной тайны — каким образом он приготовляет свои превосходные анатомические препараты и бальзамирует трупы.
Напомню, что в 1697 году молодой царь посетил в Амстердаме анатомический кабинет Рёйсса. Вот примерный перечень того, что увидели царь и его спутники в этом музее, согласно анонимному автору «Журнала путешествия по Германии, Голландии и Италии в 1697—99 гг.»:
«Видел у доктора анатомии кости, жилы, мозг человеческий, тела младенческие и как зачинается во чреве и как родится; видел сердце человеческое, лёгкое, почки, и как в почках родится камень, и вся внутренняя разная: и жила та, на которой печень живёт, горло и кишки, и жила та, на которой лёгкое живёт, подобно, как тряпица старая; жилы те, которые в мозгу живут; видел 50 телес младенских, в спиртусах от многих лет нетленны… Видел кожу человеческую, выделана толще барабанной, которая на мозгу у человека живёт, вся в жилах...» и т.д.
Образцы анатомических препаратов
Обычного человека в подобного рода заведениях охватывает приступ тошноты. Есть люди настолько любопытные, что они преодолевают в себе страх и отвращение. Есть просто индивидуумы с крепкими нервами, которых ничем не проймёшь. Но то, что сделал Пётр, превосходит любую реакцию нормального человека. Он пришёл в неописуемый восторг. При виде забальзамированной четырёхлетней девочки в роброне и золочёных туфельках, сохранённой с таким поразительным искусством, что застывшая на губах улыбка делала этот препарат как бы живым, царь настолько преисполнился чувствами, что поцеловал трупик прямо в эти улыбающиеся уста.
На мой взгляд, это один из самых страшных поцелуев в истории. От него по коже невольно пробирает морозец.
Анатомический театр Рёйса
30 тысяч гульденов, которые царь выложил за музей Рёйса, сделали своё дело: старик открыл Петру свою тайну. Впоследствии, по смерти Рёйса, государь сообщил её лейб-медику Блюментросту. Почти одновременно с покупкой кабинета Рёйса Пётр купил в Амстердаме за 10 тысяч гульденов у аптекаря Альберта Себа не менее редкое и многочисленное собрание всех известных водяных и земных животных, птиц, змей и насекомых из Ост- и Вест-Индии. Эти два богатейшие собрания послужили основанием естественному кабинету при Академии наук. Вместе с другими экспонатами в Петербург переехала и царская любимица — четырёхлетняя мумия в поблёкшем роброне и золочёных туфельках, так восхитившая Петра двадцать лет назад.
Здесь мы переходим к светлой стороне страстного увлечения царя медициной. Пётр много содействовал развитию врачебного искусства в России. При нем с 1706 по 1717 годы в столицах и других городах были учреждены госпитали и хирургические училища, анатомические театры и ботанические сады, заведены казённые аптеки. В 1717 году велено было озаботиться приисканием в России минеральных источников. Открытые раньше Липецкие и Олонецкие железные воды получили должное устройство.
В Амстердаме Пётр узнал, что Франция готова выступить посредницей между Россией и Швецией в мирных переговорах. Царь решил ехать в Париж.