Воскресным утром 20 июня Пётр незаметно и без эскорта покинул Париж. Его впечатления от прославленного города также были противоречивыми. «Жалею, – говорил он, – что домашние обстоятельства принуждают меня так скоро оставить то место, где науки и художества цветут, и жалею притом, что город сей рано или поздно от роскоши и необузданности претерпит великий вред, а от смрада вымрет».
Реймсский собор
В Реймсе Пётр сделал остановку, но осмотрел только собор, где хранилось знаменитое Евангелие, на котором веками приносили присягу короли Франции. К изумлению католических епископов и священников, царь нагнулся и вслух прочёл древние письмена: книга оказалась написанной на церковно-славянском языке – это Евангелие шестьсот лет назад привезла с собой княжна Анна Ярославна, дочь Ярослава Мудрого, выданная замуж за Генриха I.
Реймсское евангелие
21 июня Пётр прибыл на курорт в Спа, где провёл пять недель – пил воду и лечился. Екатерина скучала и звала его поторопиться, чтобы весело отметить окончание долгой разлуки. Пётр отвечал: «И то правда, более пяти (рюмок или стаканов вина) в день не пью, а крепиша (водки) по одной или по две, только не всегда: иное для того, что сие вино крепко, а иное для того, что его редко. Оканчиваю, что зело скучно, что... не видимся».
Встретившись в Амстердаме, дальше они поехали вместе. Следующую большую остановку сделали в Берлине. Пётр попросил Фридриха Вильгельма поселить его подальше от городского шума. Король отвёл ему загородный дворец своей супруги, которая, узнав об этом, чрезвычайно встревожилась: во дворце находилась богатая коллекция фарфора, дорогие венецианские зеркала, а разрушительные привычки царя были хорошо известны ещё со времён его проживания в доме адмирала Бенбоу. Чтобы избежать возможных убытков, королева приказала вывезти из дворца мебель и все украшения, которые могли легко разбиться.
Берлин
Пётр и Екатерина прибыли в Берлин водным путём. Фридрих Вильгельм встречал их на берегу. Он помог Екатерине сойти; Пётр спрыгнул на землю сам и обнял короля: «Я рад видеть вас, брат Фридрих!» Он попытался обнять и королеву, но та оттолкнула его. Екатерина почтительно поцеловала у королевы руку и представила ей свою свиту – несколько десятков дам, которые все, собственно говоря, были горничными, кухарками и прачками. Каждая из них держала на руках богато одетого младенца и на вопрос королевы, чей это ребёнок, отвечала, кланяясь по-русски, в пояс, что это царь почтил её дитятей. Видя, что королева не удостоила её дам и взглядом, Екатерина в ответ высокомерно обошлась с прусскими принцессами.
Когда на другой день посланцы короля явились к царю с приглашением на приём у королевы, они застали Петра в объятиях двух фрейлин жены: царь ласкал их обнажённые груди и не прерывал этого занятия во все время, пока королевские придворные держали речь.
За столом у королевской четы Петра посадили рядом с королевой. Когда подали жаркое, он взялся за нож – и в этот момент с ним случился припадок: со страшным, искажённым лицом царь некоторое время размахивал ножом перед самым носом насмерть перепугавшейся супруги Фридриха Вильгельма. К счастью, все обошлось, конвульсии быстро прошли, и Пётр снова принялся за еду. С бала царь тайком улизнул и отправился пешком бродить по городу.
На следующий день Фридрих Вильгельм лично показывал гостю все достопримечательности своей столицы. Между прочими редкостями король похвастался собранием медалей и античных статуэток. Внимание царя привлекла одна фигурка в очень непристойной позе – в Древнем Риме такими статуэтками украшали дома новобрачных. Пётр не мог налюбоваться ею и вдруг приказал Екатерине поцеловать её. Екатерина брезгливо отвернулась. Глаза Петра засверкали бешенством. «Ты головой заплатишь за отказ!» – рявкнул он. Испуганная Екатерина поспешно чмокнула статуэтку, которую Пётр потом, не церемонясь, выпросил у Фридриха Вильгельма. Ему также понравился дорогой шкаф из чёрного дерева, приобретённый Фридрихом Вильгельмом за огромные деньги: Пётр увёз и его, к всеобщему отчаянию королевской семьи.
Царь погостил у брата Фридриха два дня. Едва он уехал, королева бросилась в свой загородный дворец – к её ужасу, картина, которую она застала, напоминала разрушение Иерусалима. Чтобы устранить последствия царского гостевания, ей пришлось чуть ли не заново обустроить весь дворец.
В Россию Пётр увозил свой портрет, сделанный в Спа Карлом де Моором: величавый государь, исполненный зрелого довольства своим делом, чувствующий себя повелителем всюду – на Сене, как и на Неве. Однако в изгибе губ и особенно в выражении глаз, как будто болезненном, грустном, почти страдальческом, Петру чудилась какая-то придавленность и усталость. Где былая неутомимость, юношеская самоуверенность, неоскудевающая весёлость? Видно, что устал человек, вот-вот попросит позволения отдохнуть немного.
11 октября он возвратился в Петербург. Девятилетняя Анна и восьмилетняя Елизавета ожидали его перед дворцом, одетые в испанские костюмы, а шишечка Пётр Петрович встретил отца в своей комнате, в офицерском мундирчике, верхом на маленьком исландском пони. Екатерина, стоявшая рядом с сыном, смеясь, представила Петру «хозяина Петербурга».
Рассмеялся и Пётр. Поднял сына на руки, потряс в воздухе. Да, его наследник, самодержец российский! Другого нет.