Удивительные вещи происходили в начале августа 1697 года в Саардаме – небольшом городке под Амстердамом (сегодня это район Амстердама Зандам).
Саардам
Всюду только и разговоров было, что о загадочном путешественнике из далёкой Московии. В воскресенье старый саардамский плотник Хаут зашёл в цирюльню и прочёл вслух письмо, полученное из Архангельска от сына.
В письме рассказывались чудеса: в Голландию едет большое русское посольство и при нём – под чужим именем – сам царь; описал младший Хаут и наружность царя. И тут, как нарочно, отворяется дверь и входят в цирюльню русские плотники, а у одного из них – молодого человека с округлым испитым лицом и тонкими кошачьими усиками, одетого в красную фризовую куртку, белые парусиновые штаны и в лакированной шляпе на голове – точь-в-точь те приметы, о которых говорилось в письме: и ростом великан, и головой трясёт, и рукой размахивает, и бородавка на щеке. На вопрос, что они за люди, молодой человек с усиками рассмеялся, живо сверкнув большими умными глазами, и ответил по-голландски:— Мы простые плотники, ищем работы.
После обеда по городу разнеслась весть, что странный московитский плотник остановился в доме корабельного кузнеца Геррита Киста, что в западной части Саардама, на Кримпе.
Домик Пера 1
Домик у Киста, прямо сказать, никудышный – деревянный, в два окна, разделённый на две небольшие комнатки, с пристроенным у входа чуланчиком. Любопытным, толпившимся перед домом, кузнец неохотно сказал, что зовут плотника Питером Михайловым и что они с ним знакомы по тем временам, когда он, Кист, работал на царской службе в Москве. А на предложение подыскать себе дом получше плотник Питер ответил: «Мы не знатные господа, а простые люди, нам довольно и нашей каморки».
Внутренность дома
Вечером саардамцы недоверчиво качали головами: называется простым плотником, живёт в каморке, а купил себе ялик за 450 гульденов!
Макет дома по сохранившимся чертежам и рисункам
На другой день, в понедельник, плотник Питер ещё больше озадачил почтенных жителей Саардама. Рано утром, накупив в лавке плотницкого инструмента, записался корабельным плотником на верфи Линста Рогге. Потрудившись наравне со всеми, зашёл в местный трактир – герберг – подкрепиться, а потом навестил семейства саардамских плотников, выехавших в Москву. У Марии Гутмане, матери Томаса Иосиаса, выпил стакан джину, у жены Яна Ренсена угостился пивом. Анте Метье, спросившей его о своём муже, сказал:
— Он добрый мастер, я его хорошо знаю, потому что рядом с ним строил корабли.
— Разве и ты плотник? – сузила глаза недоверчивая Анте.
— Да, и я плотник, – простодушно ответил Питер Михайлов.
Анте, положим, ему и поверила, но вот что должна была подумать вдова мастера Клааса Муша, умершего в Москве, когда плотник Питер выдал ей от имени царя 500 гульденов? Вот так плотник – с царями знается! Опустила глаза и попросила плотника Питера передать при случае московитскому царю её признательность за щедрую милость, утешившую её в горьком вдовстве. Плотник Питер пообещал, что её слова дойдут до его государя, и с удовольствием остался у неё обедать.
Через несколько дней новое происшествие сгустило ореол таинственности вокруг московитского плотника.
Петр с корабелами
Возвращался Питер Михайлов с верфи к себе домой и по дороге купил слив. Тут же его обступили мальчишки и стали попрошайничать. Плотник Питер одним дал слив, а другим нет, забавляясь их негодованием, да ещё запустил кому-то в лоб косточкой. Обделённые сорванцы закидали обидчика песком и камнями, так что пришлось плотнику Питеру искать спасения в герберге. На другой день после этого случая бургомистр издал указ, чтобы никто не смел оскорблять знатных иностранцев, которые хотят остаться неизвестными.
Тут уж что хочешь, то и думай. Пронёсся слух, что этот плотник – родственник русского царя. С этого дня домик Киста плотно окружала праздная толпа.
Случилось как-то плотнику Питеру выйти из дома. Было заметно, что он спешил куда-то, а между тем пробраться сквозь толпу не было никакой возможности. Его обступали, останавливали, хватая за руки и платье, и разглядывали, как диковинного зверя. В конце концов у Питера Михайлова задёргалась щека, он взбесился и начал прокладывать себе дорогу кулаками, молотя направо и налево. Попасть под его кулак, надо сказать, было не здорово.
Мещанин Цимзен, тучный и краснолицый, никак не мог как следует рассмотреть царского родственника. Приподнимался на цыпочки, пробовал пролезть вперёд – его не пускали. А тут толпа раздалась, и он, догнав Питера Михайлова, схватил его за руку и умоляюще простонал:
— Стой, стой! Дай поглядеть хорошенько.
Плотник Питер обернулся, дико сверкая глазами:
— На вот, гляди!
Две здоровенные оплеухи едва не сбили Цимзена с ног. Обозлённый голландец засопел и сжал кулаки, но тут между ним и Питером Михайловым выросла фигура худощавого молодого человека с южным типом лица. Это был Антон Эммануил Виер, полуиспанец, полупортугалец, один из тысяч иностранцев, которыми кишел Амстердам.
Виер заслонил собой Питера Михайлова от Цимзена. Пусть почтенный господин не обижается – эти оплеухи на самом деле ему великая честь. Если уж правду сказывают, что сей плотник царского рода, то почтенный господин может считать себя дворянином – своим прикосновением Питер Михайлов пожаловал его в рыцари.
Это объяснение понравилось толпе. Раздался общий хохот, послышались полуиздевательские крики:
– Цимзен – рыцарь! Цимзен – рыцарь!
Растерявшийся голландец опустил кулаки, а Питер Михайлов, обняв за плечи Виера, быстро зашагал прочь. Позже Виер поступил на русскую службу под именем Девиера и стал первым петербургским генерал-полицмейстером.
Вскоре инкогнито Питера Михайлова и вовсе прекратилось. 16 августа в Амстердам приехали великие послы. Встречали их всем городом, ведь такого именитого посольства в Голландии ещё не бывало! Шутка сказать – сразу три вице-короля: Новгородский, Сибирский и Волховский! Но все эти вельможи в золотых кафтанах, важные и сановитые, явились поклониться плотнику Питеру Михайлову. В толпе, окружившей в этот день домик Киста, находился и Цимзен. Питер Михайлов узнал его и добродушно попросил извинения за обиду. Цимзен расплылся в улыбке. Какие там обиды! Он считает себя возведённым в дворянское сословие и просит прислать ему соответствующую грамоту за царской подписью и государственной печатью. Улыбнулся и Питер. Что ж, он обещает по возвращении на родину поговорить об этом с московским царём.
Назойливое саардамское любопытство прискучило Петру, и он вернулся вместе с послами в Амстердам, где их ждали парадный обед и фейерверк.
«Примерное морское сражение, данное в честь Великого Посольства Петра I в 1697 году в Амстердаме».
За столом он обратился к амстердамскому бургомистру Николаю Витсену с просьбой устроить его на одну из здешних верфей. Витсен был давний знакомец московских государей. Ещё при царе Алексее Михайловиче он посетил Россию в составе голландского посольства, объездил Сибирь и написал книгу «Северная и Восточная Татария», один экземпляр которой подарил кремлёвской библиотеке. По поручению Алексея Михайловича, Фёдора Алексеевича, князя Голицына и самого Петра Витсен неоднократно с успехом устраивал различные заграничные дела русского правительства. И теперь он не замедлил откликнуться на просьбу. Мастер Питер желает усовершенствоваться в корабельном искусстве? За чем же дело стало! Он, Витсен, как директор Ост-Индской компании, прикажет заложить на его верфи 100-пушечный фрегат, чтобы любознательный гость смог ознакомиться со всеми этапами кораблестроения и оснастки.
Пётр заёрзал на стуле. У него ещё хватило терпения дождаться конца фейерверка, но, как только угасли его искры, он пожелал немедленно отправиться в Саардам за своими вещами и инструментами. Отговорить его от поездки в ночное время не удалось. Витсену пришлось послать за ключами от городской заставы и приказать опустить подъёмный мост.
Утром 20 августа Пётр приступил к работе под руководством корабельного мастера Геррита Клааса Поля.
Беседа с голландскими корабелами
Ежедневно с восходом солнца отправлялся на верфь и проводил там весь день. В перерывах, дымя трубкой, запросто болтал с голландскими моряками и плотниками, но, как только трубка гасла, обрывал разговор и возвращался к работе. Откликался по-прежнему лишь на прозвания «плотник Питер» или «мастер Питер»; если же слышал «ваше величество», тут же поворачивался к говорившему спиной. После работы заходил в какой-нибудь герберг, а вечером катался на купленном ялике по каналам и Эйсселмеру. Хмель, чистый блеск звёзд и вольный ветер над огромным, смутно темнеющим заливом заставляли его острее и слаще чувствовать свое одиночество, свою свободу.
В костюме голландского матроса
Тем временем переговоры в Утрехте зашли в тупик. Три конференции окончились безрезультатно: голландские власти отказывались помочь Москве в войне с Турцией, боясь рассердить этим Францию. Лефорт извещал царя: «Конференци, можно быть, ещё одна на тум недели будет... Будет ли добра, Бог знат: ани не хотят ничаво дать». (Это его подлинная орфография)
Пётр отправился в Утрехт, чтобы в личном свидании с Вильгельмом Оранским добиться желаемого (это был штатгальтер Голландии и король Англии). Витсен должен был всюду водить его и все ему показывать – китобойные суда, госпитали, воспитательные дома, фабрики, мастерские. Пётр не давал ему ни минуты покоя и вконец замучил старика. Бывало, возвращаются ночью с приёма у штатгальтера; усталый Витсен клюёт носом в карете. Вдруг Пётр толкает кучера в спину: «Стой! Что это такое?» – и надобно зажигать фонари, вылезать из кареты и показывать какую-нибудь ветряную мельницу. А уж тут минуткой-другой не обойдёшься! Дотошен мастер Питер, влезает во все мелочи, в самую суть всякого дела. Ветряную мельницу остановит за крылья, чтобы рассмотреть её механизм, с бумажной фабрики не уйдёт, пока не откинет лист безукоризненной формы, в гравёрной надолго засядет за медную доску, вытравляя на ней аллегорическую картину победы христианства над мусульманством. А провожатые – стой и жди, когда мастер на все руки вспомнит о них.
И ещё одно было удивительно – необъяснимая страсть Петра ко всему мёртвому, разъятому или искусственно сотворённому. Ни один живой человек не вызывал у него такого неподдельного интереса, как хорошо препарированный труп. В анатомическом кабинете профессора Рюйса он слушал лекции по анатомии и особенно заинтересовался бальзамированием трупов – этой пародией жизни, фальсификацией вечности, оскорбительным и безобразным искусством, в котором Рюйсу не было равных.
Урок анатомии доктора Рюйса
Отлично приготовленный труп ребёнка (четырёхлетней девочки) вызвал его восторг. Совсем живая! И улыбается так нежно! Не помня себя от восхищения, Пётр нагнулся и горячо поцеловал бездушное личико. В анатомическом театре другой голландской знаменитости – Боергава – Пётр сам напросился на вскрытие трупа и, заметив отвращение на лицах своих русских спутников, использовал их в качестве инструмента: заставил зубами разрывать мускулы трупа и перекусывать сухожилия. Во время морской прогулки в Лейден он два часа не мог оторваться от микроскопа, под которым Левенгук демонстрировал ему свои препараты.
Проходя однажды по базарной площади Амстердама, царь заметил странствующего фельдшера, который при помощи самых простых инструментов ловко выдёргивал желающим гнилые зубы. Пётр залюбовался зрелищем и, когда пациенты разошлись, увёл зубодёра в ближайшую таверну, угостил его и уговорил за известную плату обучить его своему мастерству. Усвоив после нескольких уроков все нехитрые приёмы учителя, царь стал постоянно носить в кармане своего зелёного шкиперского кафтана небольшой футляр с хирургическими инструментами. Как только он узнавал, что у кого-нибудь болит зуб, — тотчас являлся с предложением своих услуг. Отказаться, разумеется, было невозможно. В Кунсткамере до сих пор хранится небольшой мешок с зубами, собственноручно выдернутыми им у разных лиц.
Медицинские инструменты Петра I для трепанации черепа
Анальное зеркало
Замечу в скобках, что пауки и тараканы, в отличие от человеческой мертвечины, вызывали у царя невыносимое отвращение. Одно движение тараканьих усов ввергало его в тёмный ужас. Бывало ночью он страшно кричал, завидя паука в спальне. В таких случаях он выбегал к денщику с трясущейся головой, в припадке...
Между тем и штатгальтер Вильгельм не жалел денег на развлечения для мастера Питера и великих послов. Показали гостям дивные танцы и иные утешные вещи и перспективы – балет и комедию. Зрелище для мастера Питера было новое и необычное, так что и тут потребовались разъяснения Витсена. Вначале объявились палаты, и те палаты то есть, то вниз уйдут – и так шесть раз. Да в тех палатах объявилось море, колеблемое волнами, а в море рыбы, а на рыбах люди ездят; а вверху палаты небо, а на облаках сидят люди. И почали облака с людьми вниз опущаться и, подхватя с земли человека под руки, опять вверх пошли. А те люди, что сидели на рыбах, тоже поднялись за ними на небо. Да спущался с неба на облаке сед человек в карете, да против него в другой карете прекрасная девица, а аргамаки под каретами как бы живы, ногами подёргивают. Господин бургомистр пояснил, что старик – солнце, а девица – луна. Потом объявилось поле, полное костей человеческих, и враны прилетели и почали клевать кости, а в море объявились корабли, и люди в них плавают. А потом выскочило человек с пятьдесят в латах, и почали саблями и шпагами рубиться и из пищалей стрелять, и человека с три как будто и убили. И многие предивные молодцы и девицы выходили из занавеса в золоте и танцевали, и многие диковинки делали... Место же, где сидели великие послы с мастером Питером, устлано было коврами и обито сукном, и на столе перед ними поставлены фрукты и конфекты многие, и потчевали штатгальтер с бургомистром великих послов прилежно.
Со всем тем добиться от штатгальтера помощи для войны с турками не удалось. На четвертой конференции послам ничего не оставалось, как выговорить Штатам пространно за такую несклонность и неблагодарность. Чтобы смягчить свою неуступчивость, Вильгельм подарил мастеру Питеру 20-пушечную яхту – лучшую во флоте.
В октябре посольство ни с чем вернулось в Амстердам. Здесь мастера Питера ждало новое огорчение. Хотя фрегат был готов и благополучно спущен на воду, особой радости это событие Петру не доставило. То, чего он искал – точной корабельной науки, – в Голландии не оказалось: амстердамские плотники определяли пропорции корабля на глазок, по опыту, а показать их на чертеже не умели. Пётр, невесёлый, сидел в гербергах, тянул джин и пиво, без конца дымя трубкой. Что же – зря ездил? Угробил время, казну – и все впустую? На дворе купца Яна Тесинга знакомые моряки и плотники поинтересовались, отчего мастер Питер слова никому не скажет. Он нехотя пояснил. Англичанин, сидевший за дальним столиком, громко заявил, что горевать тут не о чем: если мастер Питер интересуется корабельной архитектурой, пусть едет к ним, в Англию, – там сия архитектура процветает так же, как и все другие.
Пётр засобирался в дорогу. С собой нужно ему было, собственно, только одно – аттестат от мастера Герберта Поля, каковой он с великим удовольствием и получил.
Петр получает аттестат корабельного мастера
В аттестате было прописано, что означенный корабельный плотник Пётр Михайлов во все время своего пребывания в Амстердаме был прилежным и разумным плотником, а также в связывании, заколачивании, сплачивании, поднимании, прилаживании, натягивании, плетении, конопачении, стругании, буравлении, распиливании, мощении и смолении поступал, как доброму и искусному плотнику надлежит, и помогал в строении фрегата «Пётр и Павел» от закладки его и почти до окончания. Такой же зельный аттестат выдан был и Меншикову, который в Голландии как-то незаметно превратился из Алексашки в Данилыча.