Трон пошатывается
Революции не делаются в один день. Тучи над головою Николая II сгущались годами. Благодаря уступкам обществу самодержец сумел пережить бурю 1905 года, но саботаж демократических перемен и длительная война грозили ему повторением тех событий. Затяжная мировая бойня сделала все пороки политического устройства Российской империи слишком явными — во главе армии и экономики стояли не те люди, войска отступали, не имея толкового снабжения, в тылу — перебои с поставками продовольствия и казнокрады, сорящие в ресторанах деньгами, «заработанными» на государственных военных заказах.
Конфликт царя и общества накалился уже к ноябрю 1916 года. Трон под Николаем II зашатался. Его министры не пользовались доверием, ходили упорные слухи об императрице-немке, которая шпионит в пользу Германии, о том, что сам император — под контролем любовника его жены Распутина («царь-дурак», «царь-рогоносец» — не лучшие прозвища для монарха). Общество устало от самодержавия, коррупции и войны. Солдаты-крестьяне хотели домой, офицеры — рационального управления и снабжения армии. Уважение к престолу и человеку, его занимавшему, таяло на глазах.
В этих обстоятельствах 1 ноября лидер кадетов Павел Николаевич Милюков произнёс в Думе свою знаменитую речь «Глупость или измена», в которой подверг правительство разгромным обвинениям (а так как за правительством стоял царь, то косвенно и царя). Речь с намёками на шпионку-императрицу стала известна по всей стране и нашла огромный отклик: Александр Керенский, глава фракции трудовиков, стал называть самодержавие «оккупационным режимом»; монархист Владимир Пуришкевич повторял мифы о кознях «немки на троне», которая обратила царских министров в «марионеток». Империя уже в конце года превратилась в пороховую бочку. А спичку к ней поднесли… железные дороги.
«Бабий бунт» превращается в революцию
В феврале 1917 года транспортная система окончательно пришла в хаос. Железные дороги при постоянной смене расписаний, грузов, пунктов назначений и т. д. не справлялись с обеспечением ни фронта, ни городов. Это спровоцировало дефицит продовольствия в Петрограде и других населённых пунктах (хотя в стране еды было в избытке). Председатель Государственной думы Михаил Родзянко докладывал Николаю II, что в Москве в январе муки привозили чуть больше половины от необходимого, то же — с дровами и углём, а в Петрограде из-за нехватки топлива и энергии с перебоями работали предприятия. С продовольствием в столице дела шли тоже плохо. В конце записки Родзянко говорил императору о необходимости наладить транспорт и намекал на формирование нового правительства, которому бы общество доверяло, то есть ответственного перед Думой. «Слишком близко время, когда всякое обращение к разуму народа станет запоздалым и бесполезным», — заканчивалось послание.
Но Николай II не внял. Очень скоро история доказала правоту Родзянко. В петроградских очередях за хлебом начались «бабьи бунты». Нехватку продовольствия многие объясняли предательством, кознями «жидов», чинуш, вражескими диверсиями и т. д. 23 февраля (по старому стилю) 1917 года началась забастовка десятков тысяч работниц и рабочих на Выборгской стороне. Народ пошёл громить булочные. Полиция с толпой не справилась, казаки же подавляли «бабий бунт» без особого энтузиазма. И протестующие дошли до Невского — пели «Марсельезу», выкрикивали «Хлеба! Хлеба!». На следующий день районный протест превратился в городской (бастовали больше 200 тыс. рабочих), а затем и во всероссийский.
Чаша весов склоняется на сторону восстания
Массовые забастовки и демонстрации рабочих грозили катастрофой — полным разладом тыла, а затем и фронта (армия и так уже начала разлагаться). Желая добиться конституционных реформ, Дума возглавила бунт против самодержавия. 26 февраля Совет министров приказал приостановить деятельность думцев до апреля (многие не подчинились), а манифестантов на Невском попытались разогнать пулями. Погибли несколько сотен человек. Но карательные меры не помогли. Все были убеждены — дни монархии сочтены. Даже множество офицеров, в том числе высших, разделяло это мнение. Характерную запись от 24 февраля оставил в дневнике подполковник Александр Верховский (будущий военный министр Временного правительства): «Всем очевидно, что главная причина, почему мы не победили до сих пор, это самодержавный строй, убивающий всякую самодеятельность в стране и дающий армии так много неудовлетворительных людей среди командного состава».
27 февраля на сторону восставших перешёл петроградский гарнизон — улицы столицы заполонили солдаты. После этого и офицерство стало открыто отворачиваться от монарха. Временный комитет Государственной думы объявил, что берёт власть в городе в свои руки, затем образовался и Петроградский совет солдатских и рабочих депутатов.
Николай II оказался в изоляции и под колоссальным давлением. На армию он положиться не мог — подчинится ли, не революционизируется ли по пути на Петроград, да и поможет ли жестокость, не повторится ли 1905 год? Семья его была далеко — в Царском Селе, что тоже сыграло большую роль (во-первых, царь беспокоился об их безопасности, во-вторых, люди, хорошо знавшие царскую чету, говорили позднее, что если бы императрица пребывала в те дни рядом с мужем, никакого отречения бы не произошло). 28 февраля император покинул Ставку в Могилёве и двинулся на Царское Село. Так как дорогу занимали бастующие, пришлось ехать во Псков (в штаб Северного фронта), куда царский поезд прибыл 1 марта.
2 марта Ставка сообщила императору, что Петроград полностью в руках восставших. Историк А. В. Ганин уверен, что генералы Ставки специально сгущали краски и телеграфировали в Псков, что даже императорский конвой перешёл на сторону революции, чтобы Николай II утратил готовность к борьбе за власть. Генералы Николай Рузский (главнокомандующий Северного фронта) и Михаил Алексеев (начштаба Верховного главнокомандующего) высказались против карательных мер и за необходимость переговоров с Петроградом. Генерал-квартирмейстер Ставки Александр Лукомский также стоял на этой позиции.
Отречение последнего монарха
Ночью 2 марта Николай разрешил генералу Рузскому начать переговоры с председателем Временного комитета Государственной думы Родзянко. Последний прямо заявлял, что попытка отправить войска на мятежный Петроград приведёт к гражданской войне. От лица Думы он требовал отречения императора (прежде думцы желали только назначения нового ответственного перед ними правительства): «Династический вопрос поставлен ребром».
В этот момент Николай II согласился сформировать ответственное перед Думой правительство. Но время для таких уступок уже ушло. Генерал Лукомский, докладывая в Псков о разговоре Рузского и Родзянко, отметил, что Царское Село — под контролем восставших и что в случае отказала от отречения «произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнётся междоусобная война, и Россия погибнет под ударом Германии, и погибнет вся династия». Рузский в беседе с Николаем II говорил, вероятно, примерно то же, а после — о том, что отречение необходимо.
Генералы, стоявшие во главе фронтов (Алексей Эверт, Владимир Сахаров, Алексей Брусилов, даже великий князь Николай Николаевич) поддержали Рузского и Алексеева. Историк А. В. Ганин пишет, что думцы заранее в ходе переговоров «подготовили» генералитет к тому, чтобы принять сторону восставших, и это стало решающим фактором: «Пять генерал-адъютантов, включая великого князя, а также ещё три генерала потребовали от императора отречься от престола, что произвело колоссальное впечатление на монарха. Высший генералитет сумел внушить Николаю II мысль о том, что победа в войне возможна только в этом случае». Похоже, они и сами в это верили.
3 марта около 15 часов император подписал манифест об отречении от престола — своём и своего сына Алексея — в пользу брата Михаила Александровича Романова. Верховным главнокомандующим назначался великий князь Николай Николаевич. Вечером в Псков прибыли член Государственного совета Александр Гучков и член Государственной думы Василий Шульгин, чтобы принять у царя акт об отречении.
Михаил Александрович на следующий день после консультаций с думцами в Петрограде тоже отрёкся от престола — из опасений, что провозглашение нового царя вызовет продолжение восстания, а опереться ему не на кого. История трёхсотлетнего правления Романовых закончилась.
Горе победившим
2 марта Николай II написал в дневнике: «Кругом измена, трусость и обман». Удивительно, но многие изменники (и прежде всего из среды военных) действовали из лучших побуждений. Они видели неспособность императора править Россией в критический период войны, надеялись на перемены к лучшему в снабжении и управлении армией, на конституционную монархию и общественное успокоение, а затем и на победу над Германией. Интересное воспоминание о тех днях оставил подполковник Дмитрий Тихобразов, который служил в Ставке: «Должен пояснить, почему я при всей моей верноподданнической любви к Николаю II радовался его отречению, как [и] лица по службе меня окружающие. Я искренно верил, что всех одушевлял один порыв, одно желание: напрячь все силы и довести войну до победного конца. Этим миражом обманут был и царь. Этим оптимизмом жила почти вся Россия».
Так же жестоко ошибался и генерал Алексеев. На следующий день после отречения Николая II он поздравлял сослуживцев: «Поздравляю вас с конституционной монархией». Если бы Алексеев знал, что через год станет одним из основателей Белого движения, а затем погибнет в борьбе с большевизмом и всероссийской смутой, никогда бы он не стал просить царя отречься от престола. Очень скоро многие генералы, а затем и думцы, пожалели о содеянном ими. Генерал Эверт называл себя и других офицеров «изменниками» и проклинал те февральские и мартовские дни. Монархия не сохранилась, армия не осталась в стороне от политики, а власть… борьба за неё только начиналась.
Символом революции стали красные флаги и банты. Петроград и другие города империи в конце февраля — начале марта утопали в них. Улицы стали местом массовых празднеств. Люди пели, читали стихи, произносили воодушевляющие речи на митингах, аплодировали и радовались свободе. Скоро конституция, скоро мир, хлеба и земли будет вволю! Интеллигенция, которая мечтала об этом историческом событии, не могла поверить в своё счастье. Лишь наиболее прозорливые уже тогда видели, что свободу в России интеллигенция и народ понимают по-разному.
Немногие в те дни ликования и надежд говорили о чудовищном риске, который принесла революция. Либеральные политики, вставшие во главе Временного правительства в марте 1917 года, не имели достаточно широкой общественной поддержки, чтобы в тяжёлых экономических условиях продолжать войну, довести её до победного конца и сохранить власть. Они были обречены на проведение в жизнь непопулярных мер, а значит, на усиление своих противников — Советов. Прошло всего несколько месяцев, и революция «пожрала» февралистов. Массы полевели, Временное правительство свергли большевики, а страна погрузилась в братоубийственную Гражданскую войну.