6 октября 1952 года в Париже умерла одна из самых популярных русских писательниц XX века Надежда Тэффи.
Как сообщается в монографии литературоведа, профессора университета им. Джеймса Медисона Элизабет Нитруар, посвященной жизни и творчеству Надежды Тэффи, ее известность в дореволюционной России была столь широка, что появились даже духи «Тэффи» и конфеты «Тэффи», а Николай II, по слухам, пожелал, чтобы литературный сборник, посвященный 300-летию Романовых, состоял только из ее произведений.
Однако так получилось, что последние 32 года своей жизни она провела в эмиграции, вдали от Родины, где ее некогда так любили…Не зря говорят, что нет ничего более постоянного, чем что-то временное: когда осенью 1919 года Тэффи уезжала на гастроли в Киев и Одессу из голодной и холодной Москвы, она думала, что вернется обратно уже через два-три месяца, но этому не суждено было сбыться никогда.
Как позже напишет Надежда Тэффи в своих «Воспоминаниях», отправиться в эту поездку ее убедил одессит антрепренер Гуськин:
«Убеждал мрачно:
— Сегодня ели булку? Ну, так завтра уже не будете. Все, кто может, едут на Украину. Только никто не может. А я вас везу, я вам плачу шестьдесят процентов с валового сбора, в «Лондонской» гостинице лучший номер заказан по телеграфу, на берегу моря, солнце светит, вы читаете рассказ-другой, берете деньги, покупаете масло, ветчину, вы себе сыты и сидите в кафе. Что вы теряете? Спросите обо мне — меня все знают. Мой псевдоним — Гуськин. Фамилия у меня тоже есть, но она ужасно трудная. Ей-богу, едем! Лучший номер в «Международной» гостинице.
— Вы говорили — в «Лондонской»?
— Ну, в «Лондонской». Плоха вам «Международная»?».
Несмотря на все доводы антрепренера Надежда Тэффи до последнего сомневалась, но сомнения пресек ее «коллега по цеху», писатель Аркадий Аверченко.
«Его, оказывается, вез в Киев другой какой-то псевдоним. Тоже на гастроли. Решили выехать вместе. Аверченкин псевдоним вез еще двух актрис, которые должны были разыгрывать скетчи.
— Ну, вот видите! — ликовал Гуськин. — Теперь только похлопочите о выезде, а там все пойдет, как хлеб с маслом»,
- сообщается в «Воспоминаниях».
Как пишет Тэффи, последние московские дни проходили в мутном сумбуре:
«Жили, как в сказке о Змее Горыныче, которому каждый год надо было отдавать двенадцать девиц и двенадцать добрых молодцев. Казалось бы, как могли люди сказки этой жить на свете, когда знали, что сожрет Горыныч лучших детей их. А вот тогда, в Москве, думалось, что, наверное, и Горынычевы вассалы бегали по театрикам и покупали себе на платьишко. Везде может жить человек, и я сама видела, как смертник, которого матросы тащили на лед расстреливать, перепрыгивал через лужи, чтобы не промочить ноги, и поднимал воротник, закрывая грудь от ветра. Эти несколько шагов своей жизни инстинктивно стремился он пройти с наибольшим комфортом. Так и мы. Покупали какие-то «последние лоскутья», слушали в последний раз последнюю оперетку и последние изысканно-эротические стихи, скверные, хорошие — не все ли равно! — только бы не знать, не сознавать, не думать о том, что нас тащат на лед».
После Киева и Одессы Тэффи поехала в Новороссийск, где, по совету друзей, приняла окончательное решение временно покинуть Россию.
«К сожалению, не удалось найти сведений о последнем периоде «бегства» Тэффи из России. В «Воспоминаниях» мы прощаемся с ней в тот момент, когда корабль уходит из Новороссийска. Куда? Вероятно, в Константинополь, так как известно, что там она была некоторое время. Невозможно установить точно, когда она приехала в Париж: есть только сведения, что в начале 1920 года писательница уже была там. В феврале 1920 года два ее стихотворения появились в литературном журнале в Париже. Известно также, что к апрелю того же года Тэффи организовала литературный салон (…) в маленьком гостиничном номере недалеко от церкви Мадлен»,
- сообщает литературовед Элизабет Нитруар.
В отличие от многих других русских эмигрантов, творческая биография Тэффи на чужбине складывалась вполне благополучно: с 1920 по 1940 годы никакой другой писатель, наверное, не имел такой популярности в эмигрантской среде, как она. Издательства, газеты, журналы во всех эмигрантских колониях публиковали ее произведения. Тэффи была любимицей в Париже, Берлине, Варшаве, Шанхае, Харбине, но душа ее всё равно токовала о Родине, такой близкой и далёкой…
«Пыль Москвы на ленте старой шляпы / Я как символ свято берегу…», - эти строки, передающие ее настроение, Тэффи возьмёт в качестве эпиграфа к своему рассказу «Ностальгия».
Отпевали Надежду Тэффи в парижском Александро-Невском соборе, а после похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Над могилой Борис Зайцев прочитал короткую эклогу на смерть близкого друга, а Г. Алексинский – стихотворение самой Тэффи:
«Он ночью приплывет на черных парусах,
Серебряный корабль с пурпурною каймою.
Но люди не поймут, что он приплыл за мною,
И скажут: «Вот луна играет на волнах…»
Как черный серафим три парные крыла,
Он вскинет паруса над звездной тишиною.
Но люди не поймут, что он уплыл со мною,
И скажут: «Вот она сегодня умерла…».