19 марта 1814 года император Александр I въехал в Париж, разбив у ворот города последних защитников Наполеона.
18 марта 1814 года союзные армии фельдмаршалов Блюхера и Шварценберга атаковали и после ожесточённых боёв захватили подступы к Парижу. Столица Франции капитулировала на следующий день, прежде чем Наполеон успел перебросить свои войска для её спасения.
«Император Александр Павлович достиг заветной цели. Он со своими союзниками пруссаками и австрийцами (…) вступил в сдавшуюся ему на капитуляцию столицу Франции, - пишет Григорий Данилевский в историческом романе «Сожженная Москва» (Г.П. Данилевский «Мирович. Сожженная Москва», Москва, изд. «Правда», 1981 год). - Непрошеный визит Наполеона в Москву был отплачен визитом Александра в Париж».
Русский император въехал в город через Пантенские ворота и Сен-Жерменское предместье верхом на светло-сером коне по имени Эклипс. Этот конь был ему подарен Коленкуром в бытность последнего послом в Петербурге. Александр, в противоположность Наполеону, нес с собою мир.
«Все улицы, по которым союзники должны были проходить, и все примыкающие к ним улицы были набиты народом, который занял даже кровли домов», — вспоминал Михаил Орлов (Михаил Федорович Орлов - генерал-майор, участник Наполеоновских войн, составивший условия капитуляции Парижа союзной армии — С.И., цитируется по кн. М.Ф. Орлов «Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма», Москва, издательство Академии наук СССР, 1963 г.).
В последний раз вражеские (английские) войска вступали в Париж в XV веке во время Столетней войны.
«Французы восторженно сыпали белые розы и лилии под ноги русского царя, ехавшего по бульварам в сопровождении прусского короля и пышной, дотоле здесь не виданной свиты из тысячи офицеров и генералов разных чинов и народностей, - читаем в романе Г.П. Данилевского. - Зрители махали платками и кричали: «Vive Alexandre! vivent les Russes!» («Да здравствует Александр! да здравствуют русские!»). «Да неужели же это те самые дикари, потомки полчищ Чингисхана, о которых нам твердили такие ужасы? – удивленно спрашивали себя парижане и парижанки, разглядывая нарядные и молодцеватые русские полки, шедшие по бульварам к Елисейским полям. – Нет! Это не татары пустыни! это наши спасители! vivent les Russes! vive Alexandre! ́abas le tyran! (Да здравствуют русские! да здравствует Александр! долой тирана!)».
Весело зажили русские в Париже. Начальство и офицеры посещали театры, кофейни, клубы и танцевальные вечера. У дома Талейрана, где поместился император Александр, по целым дням стояли толпы народа, встречавшие и провожавшие русского царя радостными восклицаниями. У подъезда этого дома и на Елисейских полях, где расположилась биваком русская гвардия, по ночам раздавались русские и немецкие оклики: «Кто идет?» и «Wer da?» («Кто там?»). В немецком лагере, опорожняя бочками плохое парижское пиво, восторженно кричали: «Vater Bĺucher, lebe!» («Да здравствует отец Блюхер!»). Французы изумлялись великодушию своих победителей. В оперном театре готовили аллегорическую пьесу «Торжество Траяна». Русскому губернатору Парижа, генералу Сакену, на каждом шагу делали шумные овации. Сенат голосовал лишение престола Наполеона и его династии. Все русское входило в большую моду».
А вот как описывает вход русских войск в Париж Николай Бестужев в своей повести «Русский в Париже 1814 года»:
«Командные слова полетели из уст в уста по всей линии, барабан дал знак к маршу; войска тронулись, заколебались и потекли рекою. Колонны их, следуя в мерных промежутках, скрывались в предместьях одна за другою, как волны, которые бьют и подмывают оплот, противопоставленный их стремлению.
Там, где собрано много людей в одном месте, каждая новость пролетает подобно электрическому удару. Вчерашние известия о близости Наполеона, сегодняшние слова Коленкура (Коленкур Арман-Огюст-Луи (1772—1826) — французский дипломат, бывший посланником в Петербурге — С.И.) были известны последнему флейтщику, и когда дружный солдатский шаг начал отзываться гулом между стенами пустых домов оставленных предместий, когда запертые двери и окна, инде выломленные силою, или разбитые сундуки посреди улиц показали, что тут нет жителей, то солдаты, почитая это уже самим Парижем, начали поговаривать между собою потихоньку, «что этот вход в Париж похож на Наполеоново вступление в Москву».
— Что бы и нам также не выступить отсюда, как французам, — говорил один.
— Чтобы нам не попасть в ловушку, — прибавлял другой.
(...) Такие разговоры как пчелиное жужжанье разносились от головы до хвоста каждой колонны и передавались другим по мере той, как они вступали в улицы предместий. Наконец появились ворота Сен-Мартен. Музыка гремела; колонны, проходя в тесные ворота отделениями, вдруг начали выстраивать взводы, выступая на широкий бульвар. Надобно себе представить изумление солдат, когда они увидели бесчисленные толпы народа, дома по обе стороны, унизанные людьми по стенам, окошкам и крышам! Обнаженные деревья бульвара вместо листьев ломились под тяжестью любопытных. Из каждого окна спущены были цветные ткани; тысячи женщин махали платками; восклицания заглушали военную музыку и самые барабаны. Здесь только начался настоящий Париж — и угрюмые лица солдат выяснились неожиданным удовольствием.
(…) Взводы подвигались посреди народа, который теснился, раздавался на стороны, но беспрестанно скоплялся впереди в таком множестве, что солдаты должны были укорачивать шаг, а задние взводы останавливаться, чтоб не набежать на передних.
(…) Париж, сравненный одним писателем с океаном и домы его с волнами, которые окаменели и остались недвижимы, теперь походил на живое море: оно двигалось, текло, колыхалось и волны его ожили, кипя, переливаясь и крутясь народом, покрывшим домы до самого верха, — в то время как земля стонала протяжным гулом от бури, его всколебавшей. Союзники, возникшие для парижан будто из недр земных — так мало они были приготовлены к их появлению; русские, которых они нашли вовсе не такими, как воображали; стройность их полков, блестящая щеголеватость офицеров, говоривших с жителями их языком, красота русского царя, миролюбивые его намерения, кротость в войсках, какой не ожидали — все это было так внезапно для парижан, так противоположно тому, что они привыкли воображать, что появление союзников в стенах столицы стало для побежденных таким же торжеством, как и для победителей. Везде раздавались крики: «Да здравствуют государи! Да здравствуют освободители!..».
(цитируется по кн. Бестужев Н.А. «Избранная проза», М.: Сов. Россия, 1983).
Небольшое происшествие случилось, когда Михайловский-Данилевский, находившийся в свите Александра, вдруг увидел в толпе около императора человека, который поднял вверх ружье. Михайловский-Данилевский бросился к нему, вырвал ружье, схватил за ворот и закричал жандармам, чтобы те его взяли. В толпе парижан зашумели: «Да он пьян»! Александр сказал: «Оставь его, Данилевский», после чего человек скрылся в толпе. Этот риск совершенно окупился в дальнейшем симпатией к Александру I и его армии со стороны значительной части парижан.
«Мы уже давно ждали прибытия Вашего Величества!», - заявил парижанин, сумевший протиснуться через толпу к Александру. «Я пришел бы к вам ранее, но меня задержала храбрость ваших войск», - ответил император. Его слова быстро разнеслись среди горожан, вызвав у них неподдельный восторг.
«Партия роялистов (…) отправилась по городу, сопровождаемая множеством народа, который увлекается всякою переменою; они сбивали вензеля Наполеоновы, ломали императорские гербы, наконец явились на Вандомской площади, - пишет Николай Бестужев. - Там они отбили дверь, ведущую на колонну Наполеонову; множество людей взобралось на самый верх статуи, они неистовствовали; сбили изображение победы, бывшее у него в руке, заложили за шею статуи веревку, сбросили другой ее конец вниз, запрягли несколько лошадей и при бешеных криках: «a bas le tyran! A bas l'usurpateur! A bas le mangeur d'ertîans…» («долой тирана! долой узурпатора! долой фанфарона») старались опрокинуть колоссальную фигуру, но образ исполина, уронив только из рук победу, остался непоколебим и посмеивался их ничтожным усилиям!..».
Узнав, что статую хотят разрушить, Александр намекнул на то, что это нежелательно. Порядок был восстановлен и, по словам Николая Бестужева, «изображение великого человека было избавлено от поругания». К статуе приставили караул, а немного позже ее аккуратно демонтировали и увезли.
Император Франции узнал о капитуляции Парижа в Фонтенбло, где поджидал подхода своей отставшей армии. Он сразу же решил стянуть все имеющиеся войска для продолжения борьбы, однако под давлением маршалов, учитывающих настроения населения и трезво оценивающих соотношение сил, 23 марта 1814 года Наполеон Бонапарт отрёкся от трона.
В мае был подписан мир, вернувший Францию в границы 1792 года и восстановивший там власть династии Бурбонов. Эпоха Наполеоновских войн закончилась.