Масштабы «недостойного» дела
Проституция в Древнем Риме впервые упоминается уже в 7-м в. до н. э., вскоре после основания города. И чем больше становилось городское население, тем больше людей торговало телом. Римский закон не запрещал проституцию, даже когда речь шла о свободнорождённых гражданах республики. Более того, закон вслед за обществом не считал поход мужчины к проститутке адюльтером, т. е. изменой (правда, это работало только в пользу мужчин — если муж застал свою жену с мужчиной-проституткой, он имел право убить его; эта разница объясняется тем, что связь мужчины с куртизанкой не угрожала нежелательным потомством и праву законных детей на наследство; тогда как подобная связь жены, напротив, могла окончиться появлением в семье ребёнка чужой крови).
Лёгкое отношение общества к удовлетворению сексуальных потребностей с помощью продажной любви и почти что бесправное положение множества женщин способствовали широкому распространению проституции. Рабыни и бедные римлянки служили неиссякаемой социальной базой этого явления. Любопытно, что рабыни составляли меньшинство куртизанок, так как хозяева обычно находили невольницам лучшее применение. В основном же это были так называемые меретрикс — наёмницы, они же «лупы» (т.е. «волчицы»). Их путь на панель, судя по источникам, похож на то, что многие проститутки переживают и два тысячелетия спустя: бедная семья, тяжёлый труд и соблазн лёгких денег.
Одну из таких историй рассказывал драматург 2-го в. до н. э. Публий Теренций: «Около трёх лет тому назад сюда переселилась из Андроса молодая женщина в расцвете юности, очаровательная собой, вынужденная к тому нуждой и леностью своих родственников. Вначале она жила честно, скудно и сурово, зарабатывая свой хлеб пряжей и тканьем. Но когда нашёлся любовник, который предложил ей денег, а затем и второй — а человек ведь так склонен заменить работу наслаждением, — то она согласилась на предложение и потом сделала себе из этого настоящий промысел».
Проституция считалась позором, а сами проститутки — недостойными (probrosae). С ними нередко дурно обращались клиенты и сводники (сутенёры), их били и оскорбляли, а порой убивали, закон не берёг их здоровье. Но риск и презрение общества компенсировали деньги. Удачливая куртизанка с не очень жадным сводником могла зарабатывать в разы больше, чем приличный простолюдин. В Риме в 1-м в. н. э. неплохой заработок мужчины составлял 8−10 медных ассов в день, а услуги самой дешёвой проститутки стоили 2 асса — столько же, сколько чаша неплохого вина или бедняцкий ужин. В среднем сегменте цена секса достигала двух денариев (1 денарий — 16 ассов), но обычно не превышала одного. Куртизанке нужно было обслужить нескольких человек за день, чтобы заработать больше среднестатистического римлянина.
На улицах, в тавернах и борделях
Найти проститутку можно было так же легко, как разносчика воды или мясника, а может, даже проще. По словам поэта Квинкция Атты (1-й в. до н. э.), «они, как волки, рыщут по улицам в поисках добычи». На улицах клиентов зазывали сводники, куртизанки работали в тавернах и банях, в булочных и гостиницах, сами ожидали клиентов в портиках возле цирков и театров, даже близ храмов и кладбищ. На входе в дом или в лавку могла красоваться надпись, как над дверью одного дома в Помпеях: «Евтихия, прелестная гречанка любезного обхождения, 2 асса»; или как возле одной помпейской бани: «Если хочешь слияния, обратись к Аттис — она обслужит тебя за денарий».
На стенах домов изображения фаллосов указывали путь к публичному дому, лупанару — «волчьему логову». В Помпеях 1-го в. н. э. с их 10-тысячным населением был один большой бордель с 10 комнатками и ещё девять борделей с 1 комнатой; в Риме же, число жителей которого могло достигать 1 млн человек, крупных публичных домов насчитывалось более тридцати. В то время государство начало взимать с проституток немало налогов, а Калигула даже открыл шикарный бордель прямо на Палатине, «чтобы не упустить никакой наживы». Если верить Светонию, он выглядел так: «В бесчисленных комнатах, отведённых и обставленных с блеском, достойным дворца, предлагали себя замужние женщины и свободнорождённые юноши, а по рынкам и базиликам были посланы глашатаи, чтобы стар и млад шёл искать наслаждений; посетителям предоставлялись деньги под проценты, и специальные слуги записывали для общего сведения имена тех, кто умножает доходы цезаря».
Однако типичный римский лупанар выглядел скорее так, как обнаруженный археологами в 1862 г. в Помпеях, — гораздо менее роскошно. Зайдя в него, можно было увидеть то же, что Энколп, герой романа Петрония Арбитра «Сатирикон»: «Увидел я внутри какие-то надписи и голых потаскушек». Клиент с улицы попадал в приёмную, где выбирал девушку, а затем отправлялся по коридору в одну из нескольких каморок, каждая всего в 2 кв. м. Стены «украшали» надписи, оставленные проститутками и клиентами — такого содержания, что лучше не цитировать. Над входом в каждую каморку красовались фрески со сценами сексуального характера. В конце коридора — отхожее место. В каждой комнатке — каменное или деревянное ложе с матрацем, кувшин и таз с водой. Ни окон (разве что совсем крошечные), ни дверей. Возможно, каморки отгораживались от остального пространства с помощью занавесок, но следов карнизов в помпейском лупанаре не обнаружено. В общем, обстановка довольно грубая, никакой романтики. Работать бордели начинали во второй половине дня и заканчивали ранним утром.
Знатная проституция
Римскую знать развратом было не удивить, но, как ни странно, патриции в лупанары обычно не заглядывали. Богачи, как правило, пользовались услугами наложниц и рабынь. То же касается и богатых женщин. Любопытно, однако, что воспитанные и даже богатые римлянки тоже продавали свою любовь, однако делали это не как работницы лупанара, а как содержанки, то есть выбирали конкретного покупателя (или нескольких) и вступали с ним в индивидуальные отношения. По этой причине римское право не считало их проститутками: закон понимал под проституцией только публичную продажу тела «без выбора», т. е. любому желающему. Потому знатных «проституток» в древнеримском определении — очень мало. Но случалось и такое.
Самый скандальный пример — Валерия Мессалина, третья жена императора Клавдия. Мессалина, судя по всему, страдала каким-то болезненным расстройством — не могла удовлетворить свою похоть и пыталась сделать это, тайком работая в публичном доме. Поэт Ювенал (1−2 в. н. э.) оставил об этом одну из очень известных античных строф:
Ну, так взгляни же на равных богам, послушай, что было
С Клавдием: как он заснёт, жена его, предпочитая
Ложу в дворце Палатина простую подстилку, хватала
Пару ночных с капюшоном плащей, и с одной лишь служанкой
Блудная эта Августа бежала от спящего мужа;
Чёрные волосы скрыв под парик белокурый, стремилась
В тёплый она лупанар, увешанный ветхим лохмотьем,
Лезла в каморку пустую свою — и, голая, с грудью
В золоте, всем отдавалась под именем ложным Лициски;
Лоно твоё, благородный Британник, она открывала,
Ласки дарила входящим и плату за это просила;
Навзничь лежащую, часто её колотили мужчины;
Лишь когда сводник девчонок своих отпускал, уходила
Грустно она после всех, запирая пустую каморку:
Всё ещё зуд в ней пылал и упорное бешенство матки;
Так, утомлённая лаской мужчин, уходила несытой,
Гнусная, с тёмным лицом, закопчённая дымом светильни,
Вонь лупанара неся на подушки царского ложа.