Летом 1944 года в Маутхаузене появился блок №20, для русских. Это был лагерь в лагере, отделенный от общей территории забором высотой 2,5 метра, по верху которого шла проволока, находящаяся под током. По углам — сторожевые вышки со спаренными пулеметами и прожекторами, включавшимися в темное время суток. Двойные железные двери на входе. У этого блока было несколько названий: блок «К» (от «kugel» — «пуля»), блок №20, изолирблок. Заключенные называли его блоком смерти или блоком смертников. Вопреки названию директивы, пули на смертников из блока №20 тратили редко. Их пытали, убивали холодом и голодом, забивали до смерти. Некоторые кончали с собой, не выдержав постоянных издевательств.
В бараке было безумно холодно зимой и нечем дышать летом. В оконных проемах не было ни рам, ни стекол. Не было нар, постельных принадлежностей. Спать приходилось на голом полу, который охранники по вечерам поливали водой.
Из показаний Франсуа Буа, фотографа концлагеря Маутхаузен, на Нюрнбергском процессе 29 января 1946 года: «Да, о блоке 20. Я смог его увидеть благодаря своему знанию фотодела; я помогал там устанавливать свет, когда мой начальник делал фотографии… Барак, как и все остальные, имел размеры 7 метров в ширину и 50 метров в длину. Там было 1800 интернированных. Они получали пищевой паек в четыре раза меньший, чем мы».
Вот как описывал этот паек один из обитателей блока смерти Владимир Шепетя: «Один раз в сутки — пол-миски свекольного супа и 100 г хлеба-эрзац, в летние жаркие дни в суп бросали много соли, а пить не давали. В блоке свирепствовали дизентерия, рожа (воспаление кожи) и какая-то кожная болезнь, от которой все тело было в чиряках. О медицинской помощи не могло быть и речи.
Тех, кто не мог стоять на ногах, сажали на политую водой землю, тех, кто не мог сидеть, живьем несли в крематорий концлагеря. Два раза в день в блок приходили эсэсовцы и, несмотря на грязь, на снег, подавали команду «ложись» и топтались по нашим телам, били палками, носками сапог.
Вместе с ними то же самое делал и шеф блока. Потом всех нас строили, выводили из строя, кого хотели, и убивали».
Военнопленные блока 20 не имели права носить военную форму. Им полагались только полосатые кальсоны и куртка, обычное одеяние концлагерника. И деревянные колодки на ногах.
Барак делился на несколько частей. Самое большое помещение — для основной массы пленников. Больных, которые уже не могли ходить, но могли ползать, держали отдельно. Их заставляли каждый день выползать на прогулку. Тех, кто был не в силах этого сделать, убивали. Вкалывали яд или забивали дубинками.
Посередине барака располагалась умывальня. Охрана превратила ее в место издевательств и пыток. Узников часами поливали ледяной водой, усаживали в ледяную ванну и накрывали сверху крышкой. Утреннее умывание выглядело так. Каждый пленник должен был быстро подбежать к бетонному умывальнику, плеснуть себе в лицо холодной воды, утереться рукавом и отбежать. Не стал умываться — бьют. Слишком долго задержался у умывальника — бьют еще сильнее.
Громадным умывальникам советские военнопленные из блока 20 придумали дополнительное назначение. Умывальники помогли при осуществлении группового побега
Напротив умывальни находилась комната капо (блокового). На эту должность был назначен немец-уголовник. Он и его помощники могли спокойно убить любого из заключенных — и пользовались этим правом. В комнате блокового (и только там) была печка. Еще в ней лежали стопки одеял и брикеты эрзац-мыла. Ни то ни другое никому не выдавалось.
В негласной барачной иерархии посередине между капо с помощниками и обычными заключенными стояли так называемые штубендисты (от исковерканного немецкого слова «stubendienst», что значит «служба помещений»). Они выполняли различные работы: убирали помещения, выносили трупы, резали эрзац-хлеб. За это им полагалась дополнительная пайка. Штубендисты также избивали остальных узников. Особенно зверствовал некий Михаил Иханов по прозвищу Мишка-татарин (возможно, это был Иханов Шехап Иосифович 1909 года рождения, красноармеец мотострелкового полка, значащийся как убитый в списке советских военнопленных, находившихся в концлагере Маутхаузен).
Смертников не выгоняли на принудительные работы, как других обитателей лагеря. Но заставляли каждое утро «делать зарядку»: бегать вокруг барака, ползать, ходить гусиным шагом.
Из блока 20 никто не выходил живым. Каждый день кого-то уводили, чтобы расстрелять, повесить или удушить газом. И каждый день обитатели барака умирали. Трупы по утрам складывали на тележку и отвозили в крематорий. Точное число казненных в соответствии с директивой «Пуля» и умерших в блоке 20 неизвестно. На смертников не заводили документы.
Подавляющее большинство содержавшихся в блоке смерти были советскими военнопленными: офицерами, комиссарами. Было много представителей летного состава. Но были исключения. Юноша Иван Сердюк по кличке Лисичка, угнанный в Германию на принудительные работы, был связным между основным лагерем и блоком 20. За перебрасыванием камешка с запиской через стену Лисичку застал комендант лагеря. Он отправил его в блок смертников. Кроме советских в блоке было также несколько поляков, югославов, англичан.
Узники блока номер 20.
В 20-й блок Маутхаузена направлялись узники, даже в концлагерях представлявшие собой угрозу III Рейху вследствие своего военного образования, волевых качеств и организационных способностей. Все они были взяты в плен ранеными или в бессознательном состоянии, и за время своего пребывания в плену были признаны «неисправимыми». В сопроводительных документах каждого из них стояла буква «К», означавшая, что заключенный подлежит ликвидации в самые короткие сроки. Поэтому прибывших в 20-й блок даже не клеймили, поскольку срок жизни заключенного в 20-го блок не превышал нескольких недель.
В назначенную ночь около полуночи «смертники» начали доставать из тайников свое «оружие»— булыжники, куски угля и обломки разбитого умывальника. Главным «оружием» были два огнетушителя. Были сформированы 4 штурмовые группы: три должны были атаковать пулеметные вышки, одна в случае необходимости — отбить внешнюю атаку со стороны лагеря.
Около часа ночи с криками «Ура!» смертники 20-го блока начали выпрыгивать через оконные проемы и бросились на вышки. Пулеметы открыли огонь. В лица пулеметчиков ударили пенные струи огнетушителей, полетел град камней. Летели даже куски эрзац-мыла и деревянные колодки с ног. Один пулемет захлебнулся, и на вышку тотчас же начали карабкаться члены штурмовой группы. Завладев пулеметом, они открыли огонь по соседним вышкам. Узники с помощью деревянных досок закоротили проволоку, побросали на нее одеяла и начали перебираться через стену.
Из почти 500 человек более 400 сумели прорваться через внешнее ограждение и оказались за пределами лагеря. Как было условлено, беглецы разбились на несколько групп и бросились в разные стороны, чтобы затруднить поимку. Самая большая группа бежала к лесу. Когда ее стали настигать эсэсовцы, несколько десятков человек отделились и бросились навстречу преследователям, чтобы принять свой последний бой и задержать врагов хоть на несколько минут.
Одна из групп наткнулась на немецкую зенитную батарею. Сняв часового и ворвавшись в землянки, беглецы голыми руками передушили орудийную прислугу, захватили оружие и грузовик. Группа была настигнута и приняла свой последний бой.
Около сотни вырвавшихся на свободу узников погибли в первые же часы. Увязая в глубоком снегу, по холоду (термометр в ту ночь показывал минус 8 градусов), истощенные, многие просто физически не могли пройти более 10-15 км.
Но более 300 смогли уйти от преследования и спрятались в окрестностях.
В поисках беглецов, кроме охраны лагеря, были задействованы расквартированные в окрестностях части вермахта, части СС и местная полевая жандармерия. Пойманных беглецов доставляли в Маутхаузен и расстреливали у стены крематория, где тут же сжигали тела. Но чаще всего расстреливали на месте поимки, а в лагерь привозили уже трупы.
В немецких документах мероприятия по розыску беглецов именовались «Мюльфиртельская охота на зайцев». К розыскам было привлечено местное население.
Бойцы Фольксштурма, члены Гитлерюгенда, члены местной ячейки НСДАП и беспартийные добровольцы азартно искали в окрестностях «зайцев» и убивали их прямо на месте. Убивали подручными средствами — топорами, вилами, поскольку берегли патроны. Трупы свозили в деревню Рид ин дер Ридмаркт, и сваливали во дворе местной школы.
Узники, ставшие героями.
Здесь же эсэсовцы вели подсчет, зачеркивая нарисованные на стене палочки. Спустя несколько дней эсэсовцы заявили, что «счет сошелся».
Остался в живых один человек из группы, уничтожившей немецкую зенитную батарею. Девяносто два дня, рискуя жизнью, скрывала на своем хуторе двух беглецов австрийская крестьянка Лангталер, сыновья которой в это время воевали в составе вермахта. 19 бежавших так и не были пойманы. Имена 11 из них известны. 8 из них остались в живых и вернулись в Советский Союз.
Семья Марии Лангталер и спасённые ей советские офицеры Михаил Рыбчинский и Николай Цемкало(каждый с краю, справа и слева, второй ряд), сама Мария - слева в первом ряду рядом со своим мужем Йозефом.
В 1994 году австрийский режиссер и продюсер Андреас Грубер снял фильм о событиях в округе Мюльфиртель («Hasenjagd: Vor lauter Feigheit gibt es kein Erbarmen»).
Фильм стал самым кассовым в Австрии в 1994—1995 гг.и взял несколько премий
В мае 2001 года в деревне Рид-ин-дер-Ридмаркт, ставшей эпицентром данной трагедии, был установлен памятник в честь зверски убитых здесь советских военнопленных. На обелиске нанесены зачёркнутые палочки для подсчёта жертв «охоты на зайцев» — только несколько палочек внизу на памятнике остались незачёркнутыми.
