О пристрелке, калибрах, дальности стрельбы и «связке» методов управления огнем с маневром
Рассуждая о дистанциях артиллерийского боя, М. Климов пишет:
«Якобы «новатор» Рожественский (с 25–32 каб) выглядит несколько забавно на фоне Кладо, писавшего еще в 1898 году в учебнике для гардемаринов Морского корпуса о действенном артиллерийском огне с 53 каб».
В данном случае М. Климов, на мой взгляд, снова допускает ошибку, но она вполне извинительна. Он, конечно, морской офицер, но (вроде бы) не артиллерист.
С удовольствием поясняю, что управление огнем на больших дистанциях – это не рукописная заметка о том, что «оно возможно». Это – методика, и я настоятельно рекомендую М. Климову ознакомиться… Ну, например, с этим:
Здесь очень доступно излагаются общие положения методики успешной стрельбы, в том числе и на расстояния свыше 50 кабельтов.
Да, это более поздняя книга (1927), но в этом плюс – она содержит опыт не только Русско-японской, но и Первой мировой войны. Готов выслать эту книгу уважаемому М. Климову, чтобы он получил возможность сравнить и увидеть, насколько далеки были размышления Кладо от реальных механизмов успешного артогня.
Написать о возможности стрелять на 53 каб – не новаторство. Новаторство – начать учиться стрелять на большие для тех лет расстояния и пытаться выработать механизмы, позволяющие не только стрелять на них, но и попадать.
Можно спорить, на какие именно дистанции учил своих комендоров стрелять З.П. Рожественский, но именно он пошел на увеличение дистанции артиллерийской стрельбы от того, что было до него. А что не дошел до идеальной методики – так до нее никто, ни один флот к началу Русско-японской не дошел.
Дальнейшие рассуждения М. Климова о пристрелке интересны, но, увы, не имеют никакого отношения к обсуждаемому вопросу.
Новаторство З.П. Рожественского заключается не в том, что он применил пристрелку, она использовалась на всех соединениях кораблей, сражавшихся в Русско-японскую (в том числе и вооруженных старыми орудиями, для которых М. Климов почему-то считает пристрелку невозможной), а в том, что он лично ввел метод «вилки» в качестве обязательного.
И да, М. Климов абсолютно прав в том, что и пристрелка, и «вилка» были известны задолго до описываемых событий, но факт в том, что до З.П. Рожественского принцип «вилки» не был введен в качестве обязательного ни на одном соединении русских кораблей.
Я не буду изображать знатока, утверждая, что знаю, почему такое произошло (потому что – не знаю), но выскажу одну догадку.
Русские моряки ближе к Русско-японской войне собирались пристреливаться на недолетах, избегая «перебрасывать» снаряд через цель, потому что стреляли снарядами, не взрывающимися при ударе о воду. Всплески таких боеприпасов видны плохо, но лучше всего – на фоне цели. Соответственно, вроде бы логично было дать сперва недолет, а затем, корректируя дальность, приближать падения вплоть до накрытия цели – таким образом достигалась хорошая наблюдаемость за падениями собственных снарядов.
Этими соображениями руководствовались наши морские офицеры или какими-то другими? Но, повторяю, именно принцип «вилки» стал впоследствии обязательным даже при стрельбе бронебойными снарядами, не дававшими разрыва о воду. И в нашем флоте назначил его таковым именно З.П. Рожественский.
Я, понятное дело, тоже не артиллерист, и могу ошибаться. Но, если это и так, то М. Климов не раскрывает моих ошибок. Более того – вынужден с сожалением констатировать, что мой уважаемый оппонент, принявшись рассуждать о японских кораблях, не потрудился изучить ни статистику, ни особенности управления огнем на них. Так, М. Климов пишет:
«Начав войну в артиллерийском отношении откровенно «бледно» (например, первый бой с порт-артурской эскадрой и обстрел Владивостока)».
В бою 27 января 1904 г. японцы израсходовали 79 снарядов калибром 305-мм, добившись 8 попаданий в русские корабли. Точность составила 10,1 %, что для эскадры, впервые вступившей в сражение, едва ли заслуживает эпитета «бледно». Тем более что она могла быть и еще выше, если некоторое количество 305-мм снарядов японцы сознательно израсходовали не по русской эскадре, а по городу.
Отмечу также, что полгода спустя, в сражении в Желтом море японцы, израсходовав 633 254–305-мм снарядов добились 58 попаданий (за все время сражения), точность их главного калибра составила 9,16 %. Она, понятное дело, не снизилась, просто там были совсем другие и куда более сложные условия стрельбы.
Русская эскадра из тяжелых орудий при Шантунге добилась от силы 19 попаданий, израсходовав 567 снарядов, то есть точность наших тяжелых орудий оказалась почти втрое ниже (3,35 %).
«…они решительно и настойчиво работали над совершенствованием главного инструмента войны, и получили резкий скачок эффективности в ее ходе».
Как ни странно, наши работали тоже – в результате в Цусиме русская эскадра продемонстрировала куда более высокий класс стрельбы, нежели 1-я Тихоокеанская. Подробнее – тут «О качестве стрельбы русской эскадры в Цусимском сражении»; «О результативности стрельбы главных сил японцев в бою при Шантунге» и «О точности русских кораблей в Цусиме и японских – при Шантунге».
Поэтому вывод М. Климова о том, что
однако в нашем флоте все это случилось только после «цусимского погрома»,
совершенно не соответствует действительности.
Кроме того, в рассуждениях моего уважаемого оппонента присутствует забавное противоречие.
М. Климов говорит о том, что нужно было учиться стрелять на достаточно большие дистанции (по Кладо – так 53 каб), в то время как «решительно и настойчиво» повышавший уровень боевой и политической подготовки Х. Того почему-то пришел к тому, что в Цусиме следует вести бой не далее чем на 33 кабельтовых и уж во всяком случае не более чем 38 кабельтов (7 000 м).
Лично я, изучая доступные мне источники, пришел к выводу, что состояние материальной части, уровень теории артиллерийского дела и т. д. и т. п. позволяли кораблям эпохи Русско-японской войны вести эффективный огневой бой на 25–45 кабельтов. И я не увидел у М. Климова решительно ничего, что могло бы опровергнуть этот вывод.
Факты таковы, что Российский императорский флот после появления скорострельных орудий в предвоенные годы действительно «искал себя», пытаясь нащупать наиболее эффективные методы управления огнем. И что на этом пути наши действующие морские офицеры-артиллеристы наделали ряд ошибок – чего стоило устойчивое мнение о том, что пристрелка вообще не нужна и вредна. Также верно и то, что имеющиеся у нас методики управления огнем были далеки от оптимальных. Все это было раскрыто мною в моем «цусимском» цикле статей.
Но З.П. Рожественский совершил важный вклад в становление артиллерийского дела – утвержденный им принцип «вилки» в сочетании с повышенной интенсивностью артиллерийской подготовки и переходу к учениям на повышенную дальность (свыше 25 кабельтов) дали вполне закономерный результат – в завязке Цусимы 2-я Тихоокеанская стреляла весьма и весьма хорошо – на уровне японцев в Желтом море.
Другой вопрос, что русские артиллеристы находились в заведомо худших условиях – снаряды не рвались при падении в воду и попаданиях, что затрудняло управление огнем, оптические прицелы массово рассогласовывались с линией прицела и т. д.
То есть у Российского флота был некоторый уровень, З.П. Рожественский предпринял определенные меры, которые привели к позитивному результату.
В чем же его обвинять?
В том, что не дошел до идеальной техники ведения огневого боя?
Так, повторяю, в те годы никто к ней не пришел.
Следующий аргумент моего уважаемого оппонента:
«Еще раз повторюсь – в этот период времени артиллерийское дело в части способов ведения огня (и маневрирования при этом!) развивалось «семимильными шагами», и итог этих буквально «нескольких лет работы» особенно нагляден даже не по Цусиме, а примеру стрельбы английского броненосца «Кинг Эдвард VII» в октябре 1905 года».
Тут возникает несколько вопросов к М. Климову.
Почему в качестве иллюстрации успешности довоенной подготовки британского флота используются данные послевоенных стрельб?
Разве М. Климову неизвестно, что британские наблюдатели находились на японских кораблях бессменно и имели возможность передавать бесценный боевой опыт адмиралтейству Туманного Альбиона, не дожидаясь окончания военных действий?
Почему в качестве иллюстрации взят лучший результат учений?
И почему этот лучший результат не сравнивается с лучшими результатами учений З.П. Рожественского?
Согласно письма младшего минного офицера корабля лейтенанта П.А. Вырубова 1-го, во время третьей учебной стрельбы на Мадагаскаре, состоявшейся 19 января 1905 г., из шести учебных снарядов, выпущенных носовой башней главного калибра, в щит попало пять (83 %). Дистанция точно неизвестна, но, с учетом воспоминаний артиллерийских офицеров 2-й Тихоокеанской, она составляла порядка 25–40 кабельтов (возможно, и больше) против 30 кабельтов у англичан. И этот результат достигнут после тяжелых переходов, в тропиках, в общем – условия едва ли сопоставимы с британскими.
Отдельно хотелось бы сказать о «маневрировании со стрельбой», о котором пишет М. Климов.
Безусловно, условия артиллерийских учений должны быть максимально приближены к боевым. Но точно также верно и то, что до Русско-японской войны практически во всех флотах учения эти были весьма далеки от такого. Собственно, если какой-то флот и отрабатывал эскадренную стрельбу в движении (не маневр, но всё-таки) – так это как раз Российский императорский флот и был.
Да, он делал это далеко не лучшим способом, но он это делал.
Возможно, М. Климов во 2-й части своего материала расскажет нам об аналогичных учениях японского флота?
Мне лично о таковых неизвестно.
Могу также отметить, что учения по маневрированию на 2-й Тихоокеанской проводились весьма регулярно.
«Собственно, это и ответ на тезис о якобы «высокой эффективности» огня Второй эскадры (якобы «отлично подготовленной» ЗПР): пока была дистанция – и оптика была и точность. Только вот закончилось это очень быстро».
Соглашусь с тем, что массовый выход из строя оптических прицелов сыграл свою роль. Но не могу не отметить, что оптический прицел – это всего лишь один из элементов системы управления артиллерийским огнем. У этой системы очень много задач, которые необходимо разрешить для успешного поражения противника, но в решении которых оптический прицел помочь не может. Тут и необходимость определения дистанции и параметров движения цели, тут и расчет поправок, и наблюдение за падениями снарядов и многое-многое другое. Русские корабли с началом сражения терпели ущерб по всем направлениям – тот же выход из строя централизованного управления огнем с передачей его в плутонги.
Поэтому сводить все исключительно к прицелам никак нельзя.
Но забавно и другое.
М. Климов столько нелестных слов высказывает по части недостаточной подготовки Российского флота, отсутствию методик и прочего. А тут, с его слов, получается: ничего этого не надо было – достаточно было хорошие прицелы поставить, и вот – отличные результаты стрельбы гарантированы…
Ну и наконец, к фугасным снарядам.
По М. Климову:
«Как будет показано далее, ответственность за это несет лично и персонально сам Рожественский как начальник МГШ».
Подтверждение этому тезису одно – оказывается, о полезности фугасных снарядов говорил сам Кладо в 1898 году! А вот З.П. Рожественский не прислушался, проигнорировал, а значит – виноват!
Что ж, довожу до сведения уважаемого М. Климова, как на самом деле обстояли дела с фугасными снарядами у русского флота.
Хотя – стоп!
Перед тем, как перейти к снарядам, вынужден напомнить, что З.П. Рожественский в 1903–1904 гг. не был (да и не мог быть) начальником МГШ, просто потому, что МГШ (Морской генеральный штаб) появился в Российской империи в 1906 году. А З.П. Рожественский был начальником ГМШ (Генеральный морской штаб).
Вроде бы – какая разница: ну подумаешь – опечатка, с кем не бывает, я и сам иной раз в публикации мог такое сморозить, что стыдно было потом читать...
И я бы не стал заострять на этом внимания уважаемого читателя, если бы не одно «но».
Все дело в том, что у ГМШ и МГШ имелись принципиальные отличия.
В 1903–1904 гг. ГМШ состоял из военно-морского учётного отдела и отдела личного состава. Все! Вооружением занимались другие структуры. Потому требовать от начальника ГМШ фугасных снарядов, мягко говоря, не по адресу.
Да, это может показаться странным, но в 1903 году ГМШ не то что вооружением, он даже стратегией и тактикой боя толком заниматься не мог.
Да, стратегическая часть должна была ведать вопросами:
1. Боевого использования кораблей флота, соединений кораблей, мореплавания, стратегии и тактики боя, совершенствованием форм и способов боевых действий сил ВМФ.
2. Обеспечения всеми необходимыми запасами кораблей в море.
3. Сбора и обработки информации о деятельности военных флотов других государств.
4. Использования новых технических средств вооружения, совершенствования образования всех категорий личного состава ВМФ, разработки и издания руководящих документов по деятельности кораблей и флотов.
Но в составе ГМШ она появилась только на основании приказа за № 28 от 14 февраля 1904 года в соответствии с Высочайшим указом от 2 февраля того же года.
И да, у кого-то может возникнуть вопрос: «А почему З.П. Рожественский сразу не потребовал себе необходимых полномочий?»
Вопрос по делу, отвечаю – о необходимости создания в составе ГМШ такого отделения наши офицеры и адмиралы говорили и писали с 1888 года. В 1903 году этого пытался добиться не кто иной, как Ф.К. Авелан, который в том же году становится управляющим Морским министерством. И по сравнению с которым новоиспеченный «начштаба» З.П. Рожественский... Ну, вы поняли, кто такой по калибру?
Но даже и у генерал-адьютанта Ф.К. Авелана это получилось годом позже, уже после начала Русско-японской войны!
Со своей стороны, могу только просить моего уважаемого оппонента в будущем, давая оценку деятельности З.П. Рожественского на посту начальника ГМШ все-таки учитывать то, чем в реальности был ГМШ в период 1903–1904 гг.
Но вернемся к снарядам.
Необходимость фугасных снарядов с высоким содержанием ВВ была осознана аж в 1889 г. Проблема заключалась в том, что отечественная промышленность просто не могла тогда производить тонкостенные снаряды, что было необходимо для обеспечения большого содержания ВВ. В итоге выпускали то, что наша промышленность может производить.
Решение об отказе от испытаний «цусимских» фугасных снарядов было принято в 1897 г., причем не на уровне начальника Генерального Морского Штаба, а на уровне Управляющего Морским Министерством (на тот момент – Тыртова). Но в дальнейшем, в 1901–1902 гг. какие-то ограниченные испытания все-таки провели (Черноморский флот, стрельбы по береговой батарее на Тендровской косе) и сочли эффект 152-мм фугасных снарядов вполне удовлетворительным. Более подробно обо всем этом уважаемый М. Климов может узнать из документа:
Сам З.П. Рожественский в момент проведения этих испытаний служил на Балтийском флоте и присутствовать на них не мог, а затем – знал о них лишь из отчетов.
В силу вышесказанного, как М. Климов возлагает ответственность за отсутствие у нас фугасных снарядов на З.П. Рожественского – для меня загадка.
Но представим себе, что сразу после назначения на новую должность в 1903 году, в письменном столе своего предшественника на посту начальника ГМШ З.П. Рожественский нашел волшебную палочку. Да-да, ту самую, при помощи которой наши броненосцы должны были в завязке Цусимского сражения моментально увеличить скорость с 11,5 до 15 узлов или более. И, взмахнув ею, обрел необходимые полномочия для решения вопроса по фугасным снарядам.
Дальше-то что?
Производственных мощностей для тонкостенных снарядов – как не было, так и нет, пироксилина для их снаряжения – как не было, так и нет. Да и самих снарядов нет.
Просто напомню, что неплохие фугасные снаряды, даже когда потребность в них была осознана, были разработаны (а не поставлены на флот, разницу М. Климов, я уверен, знает отлично) только в 1907 году, то есть спустя 2 года после Цусимы.
Ну вот вроде бы и все.
В завершении статьи, хочу сказать уважаемому Максиму Климову, что я очень рад видеть в его лице нового автора, пишущего на тему Русско-японской войны на электронных страницах «ВО».
Я благодарю М. Климова за неравнодушие к «делам давно минувших дней» и с нетерпением жду продолжение его критики моих скромных трудов. Ведь если моему уважаемому оппоненту в будущем удастся опровергнуть мои «диванно-адмиральские» тезисы (ну, хотя бы один из них), то это, бесспорно, пойдет на пользу всем – и мне, и уважаемым читателям.