Против «внутреннего врага» — погромы 1914 года
Начало Первой мировой войны вызвало в России небывалый всплеск национализма и германофобии. Июль и август 1914 года сопровождались патриотическими манифестациями и воззваниями. Почти сразу это привело к беспорядкам, направленным против этнических немцев (очень многочисленных в империи). В июле 1914 года в Петербурге демонстранты призывали к бойкоту немецких товаров и предприятий, разгромили несколько немецких лавок и кафе, «венскую булочную» и редакцию газеты «St Petersburger Zeitung». Полиция препятствовала погромщикам, но её численности едва хватало. Не удалось городовым и удержать толпу от разгрома здания немецкого посольства на Исаакиевской площади.
Общество в целом отнеслось к погромам неодобрительно. На какое-то время они прекратились. В Москве власти приняли некоторые предупредительные меры, в том числе сняли множество немецких вывесок. В Первопрестольной беспорядки начались только осенью 1914 г. 10 октября на Красной площади состоялся молебен, после которого молодёжь пошла по городу и под возгласы «Долой немцев!» громила магазины — всего пострадало 30 немецких контор, а также 1 русское, 1 английское и 2 бельгийских предприятия. Сотрудник газеты «Речь» писал, как выглядела Москва после погрома: «Я проехал по Мясницкой. Точно неприятель побывал на одной из главных деловых артерий города. Было жутко и стыдно глядеть. Зияли дыры на месте окон, поблёскивало на электрическом свете битое стекло, белели доски, которыми наскоро зашиты злополучные магазины. То же, хотя и не так часто — на Кузнецком мосту, на Петровке, Арбате».
Патриотическая манифестация в Санкт-Петербурге, 1914. Источник: pastvu.comПолиция арестовала 21 человека из числа наиболее яростных погромщиков и продержала их по 3 месяца в тюрьме; московские власти обещали строго карать хулиганов в случае повторения беспорядков. Тем не менее волна германофобии в обществе продолжала нарастать. Народ бойкотировал немецкие фирмы, на многих предприятиях увольняли немецких служащих (чего часто требовали их русские коллеги), газеты плодили слухи о шпионах и изменниках в правительстве и при дворе. Журналисты давно уже называли русских немцев, даже обрусевших, которых нельзя было заподозрить в каком-либо сотрудничестве с врагом, «мирными завоевателями» и «спрутом», а само их присутствие — «засильем». Насаждался образ «немца-врага», происками которого объяснялись многие проблемы и происшествия. Русский генерал Ю. Н. Данилов вспоминал, как «шпиономания не щадила никого, и самые нелепые и гнусные обвинения возводились на людей с безупречным именем». Правительство, с одной стороны, шло у общественного мнения на поводу, с другой — само подогревало германофобию различными антинемецкими мерами (например, запретом преподавания на немецком языке, переименованием столицы в Петроград, выселением интернированных, ограничениями для немецких коммерсантов и т. д.).
Весной 1915 года накалилась обстановка в Москве. 16 апреля 1915 года на Охтенском заводе пороховых веществ прогремел взрыв — раз, и половина завода в руинах, 41 человек погиб, несколько десятков ранено. Безответственные газетчики тут же обвинили в случившемся немецкую общину. Доказательств этому не было, но в них никто и не нуждался, — народ хотел удаления немцев с предприятий, а лучше — вообще из города; особенно ратовали за это лица заинтересованные, например, Московское купеческое общество, которое добивалось устранения с рынка своих конкурентов. Рабочие, опасаясь новых «диверсий», всё громче требовали увольнения немецких рабочих и служащих с фабрик.
На этом фоне с особенной яростью москвичи встретили вести о военных неудачах — 1−6 мая немцы прорвали фронт под Горлицей-Тарновом, и последовало «Великое отступление» Русской императорской армии. В то же самое время в очередной раз подорожали продукты питания — народная молва вновь объясняла это происками «врагов-немцев». К 26 мая Москва уже готова была разбушеваться и начать «бить немца» в тылу. Это и случилось.
Майская «буря разрушения»
26 мая 1915 года на Тверской заставе начался «бабий бунт» — небольшая группа женщин не получила подработку в благотворительном комитете великой княгини Елизаветы Фёдоровны (немки по происхождению) и теперь у дома генерал-губернатора Москвы Феликса Феликсовича Юсупова требовала сатисфакции; тут же к ним присоединились зеваки, зазвучали антинемецкие речи. Полиция разогнала манифестантов. В это же время рабочие ситценабивной фабрики Гюбнера взяли портреты императора и пошли по московским улицам — требовать удалить с фабрики всех немцев. Полиция не рискнула разгонять их, дабы не спровоцировать беспорядки. Но это не сработало.
27 мая толпа (в этот раз собралось ещё больше людей) двинулась «бороться с немецким засильем» к «мануфактуре Эмиль Циндель». Полиция бездействовала. Манифестанты ворвались во двор и занялись яростным избиением директора фабрики Карлсена. Дочь Карлсена, сестра милосердия, видела, как убивают её отца. Шесть полицейских попытались спасти директора, но тщетно. После этого погромщики разгромили фабрику Роберта Шрадера, а затем и дом её хозяина, где убили четырёх женщин (жену распорядителя Э. Янсен, его сестру К. Янсен, пожилую тёщу Э. Штолле и подданную России Б. Энгельс).
Утром 28 мая полиция свозила немцев, владевших московскими предприятиями, в тюрьму — только там им не угрожал суд Линча. А погромы продолжились. Грабежи сопровождались распитием украденного в немецких магазинах спиртного, что усиливало кураж выпивших. В тот же день манифестанты на Красной площади осмелели настолько, что выкрикивали уже не только антинемецкие лозунги, но требовали отречения Николая II и замены его на великого князя Николая Николаевича, обругивали Распутина и придворных. В ходе беспорядков звучали и наветы на царскую семью (о шпионстве императрицы-немки) и призывы «всё перевернуть». По этой причине градоначальник А. А. Адрианов не решался приказать полиции применить оружие — с учётом опыта 1905 г. было ясно, что одна ошибка — и стихия может моментально обрести революционный характер. А без оружия малочисленная полиция не имела никаких шансов. Адрианов только бегал за обезумевшими москвичами и уговаривал их не трогать хотя бы русские заведения. Генерал-губернатор Юсупов — известный германофоб — злорадствовал и ещё не осознавал всю серьёзность положения.
Тем временем начался погром на Мясницкой и других центральных улицах — Тверская, Петровка, Большая Спасская, Сретенка, Пресня… Газетчики уже давно опубликовали списки немецких предприятий в центре города — для тех, кто присоединился к их бойкоту. По этим спискам погромщики и действовали, а заодно наведывались ко всем иностранцам и вламывались прямо в их квартиры. Спасти от разгрома жилища человека могли только документы, доказывающие его не немецкое происхождение. О происходившем на Кузнецком мосту вспоминал свидетель: «По обеим сторонам улицы из многих магазинов летели вещи, грохотал треск, звенело стекло, лязгало железо. Впечатление увеличивалось до демонических размеров тем, что на всех улицах, пересекающих Кузнецкий, бушевала такая же буря разрушения».
Вечером погром охватил весь город. Буйство продолжалось и ночью на 29 мая. Очевидцы позднее рассказывали, что из разгромленных лавок и домов вещи таскали даже полицейские, — тоже не постеснялись «поживиться». Беспорядки происходили и в Лефортове, где избивали немцев и одного из них убили (Г. Г. Филиппа). Днём и вечером бушевали москвичи в Петровско-Разумовском — громили и жгли дачи немцев и австрийцев. За последние сутки погромов в Москве произошло 150 пожаров.
Власти наконец поняли, что пора действовать. Утром 29 мая в Москву вошли войска, которые занялись разгоном бушующих толп. В ряде случаев пришлось прибегнуть к стрельбе — погибло 16 погромщиков. К позднему вечеру город успокоился.
Через несколько дней чиновники занялись выяснением последствий случившегося. Москвичи разгромили 476 торгово-промышленных заведений и 217 жилищ; пострадало 113 подданных Германии и Австро-Венгрии и 485 подданных России с иностранными фамилиями; под горячую руку попали и 90 человек с русскими именами и фамилиями. Потерпевшие понесли убытки более чем на 50 млн рублей; историк Н. В. Савинова констатирует, что при этом «более всего пострадали российские подданные и подданные нейтральных и дружественных Российской империи государств».
Ф. Ф. Юсупов. Источник: wikipedia.orgПравительство отреагировало на погромы противоречиво. С одной стороны — однозначно осудило их. Юсупов лишился своего поста, под суд попали градоначальник Адрианов и его помощник полицеймейстер Севенард. В отставку вышел и министр внутренних дел Н. Маклаков. Пострадавшим назначили компенсации — беспроцентные ссуды (не невозвратные, но хотя бы так…). С другой стороны — 1 июня 1915 г. московские власти издали указ об увольнении всех немцев с городских предприятий; немецким предприятиям велели закрыться: по сути, государство уступило напору толпы. Немцы стали сами покидать город. К тому же все возбужденные уголовные дела полиция через какое-то время прекратила «за необнаружением виновных». Судя по всему, виновных установить действительно было в этой ситуации непросто — в погромах, по оценке властей, участвовало около 50 тыс. человек; но важно иметь в виду и тот факт, что германофобия охватила саму полицию, которая не жаждала расследовать дела погромщиков. Не состоялось ни одного суда.
***
В погромах участвовали студенты, националисты, рабочие, солдаты и просто московские бедняки, но встречались и люди «прилично одетые». Прозорливые свидетели понимали, что это — плохой симптом; в обществе «накипело», оно готово на открытый конфликт. Толпа почувствовала и свою силу, и нерешительность власти. Начальник Московского охранного отделения А. С. Мартынов отмечал в рапорте: «Такой взрыв может оказаться только репетицией для другого, настоящего и серьёзного взрыва». Другой современник вспоминал: «Погром немецких фабрик, магазинов, квартир в Москве летом 1915 года в действительности был только прелюдией к тому страшному, безумному человеческому пожару, который разразился и обуглил потом всю Россию. Уже тогда можно было заметить, что нервное напряжение в народе, его неудовольствие достигли кульминационного пункта и что разрядить эту атмосферу должно и необходимо».