Жизнь, которая началась и развивалась как блестящий авантюрный роман, не может не иметь соответствующего такому произведению финала. Гайк Бжишкян, или Гая Гай, как его стали называть позднее, с юных лет примкнул к революционному движению. В 1904 году семнадцати лет от роду за участие в подпольном социал-демократическом кружке он был исключен из учительской семинарии, с той поры примкнул к профессиональным революционерам, чередовавшим работу по подрыву существовавшего строя с разными по продолжительности отсидками в тюрьме.
Гая Дмитриевич Гай (Гайк Бжишкя́н(ц). 1887-1937гг.
Партийные товарищи скоро заметили и оценили его организаторский дар. Гай легко собирал вокруг себя людей, а потому по заданию партии он устраивался то рабочим на завод, то служащим в контору, чтобы организовывать там профсоюзные организации, имевшие антиправительственную направленность.
С началом Первой мировой войны Гай вступил в армянские добровольческие дружины, отправлявшиеся воевать с турками на Кавказском фронте, и здесь снова продемонстрировал свой организаторский и командный дар, заменив убитого в бою начальника дружины. Вскоре, правда, разагитированная им дружина отказалась идти в бой, и прапорщика Гая отправили подальше от передовой — учиться и поправлять здоровье в тылу.
После Февральской революции он занимался тем, что умел делать лучше всего: агитировал народ, создавал из революционно настроенных людей сначала красногвардейские дружины, а потом и довольно крупные красноармейские части. Сформированная им в 1918 году дивизия, получившая наименование "24-я железная", воевала под его командованием весьма и весьма успешно. Во время Гражданской войны он успел поучаствовать едва ли не во всех крупных операциях и сражениях — со сформированной им Кавказской кавалерийской дивизией воевал на Кавказе, высаживал десант в Крыму и прорывал Польский фронт в 1920 году. Он отличился даже после поражения красноармейских частей в Польше. Тогда он увел своих бойцов и отбившихся от частей бедолаг через границу в Германию и там довольно скоро добился отправки своего отряда в РСФСР.
Одним словом, он был настоящим героем — о таких тогда слагали песни. В его официальной биографии говорилось:
"В гражданской войне три раза тяжело ранен (в руку и голову) и два раза контужен. Награжден всеми существующими в Красной армии наградами — золотой шашкой от армянской дружины, золотыми часами от РВСР и ЦИК СССР, 2 портсигарами ЦИК и Совнаркома, серебряной шашкой за храбрость и 2 орденами Красного Знамени от ВЦИК, нагрудным знаком за отличие от ЦИКа Советской Армении, получил много наград также от Ульяновск., Оренбургск. и Самарск. губкомов и губисполкомов".
Однако Гай не собирался почивать на лаврах. В 1927 году он окончил военную академию и начал преподавать в военно-учебных заведениях. Кроме того, много писал и издавался, а также активно участвовал в бурном советском литературном процессе. К этому следует добавить постоянные встречи с восторженными почитателями — от пионеров до пенсионеров, и портрет настоящего советского героя можно считать почти завершенным. Проблема заключалась лишь в том, что герой с его авторитетом для любой власти — не только полезное, но и весьма опасное оружие. До тех пор пока такой авторитетный человек агитирует за власть, его носят на руках. Но как только его взгляды претерпевают хотя бы небольшое изменение, от него быстро и беспощадно избавляются.
Именно это и случилось с комкором Гаем.
Был арестован в июле 1935 года за пьяную болтовню в поезде, когда случайному попутчику сказал, что надо убрать Сталина - его и так уберут.
С командармом М.Н.Тухачевским
Из тюрьмы он писал наркому внутренних дел СССР Генриху Ягоде:
"Совершил весьма тяжелое, ужасное преступление перед партией — тов. Сталиным, будучи выпивши, в частном разговоре с беспартийным сказал, что "надо убрать Сталина, все равно его уберут"... Мне тяжело здесь повторить вновь характер и содержание разговора, подробности следствию известны. Это ужасное преступление я совершил не потому, что я контрреволюционер или оппозиционер, что я не разделяю генеральную линию партии или состоял в антипартийных организациях и вел подпольную борьбу с партией. Нет, не поэтому, это я Вам докладываю совершенно честно, это можно доказать всей суммой моей прошлой общественно-политической и военной работы...
Это гнусное преступление я совершил под влиянием двух основных факторов: а) под влиянием личной неудовлетворенности своим общественным положением и занимаемой должностью и б) под влиянием антипартийных разговоров с некоторыми близкими мне большевиками (даже "старыми" большевиками), фамилии которых следствию известны. Фамилии некоторых антипартийно настроенных дам тов. Молчанову. Под влиянием указанных факторов и я стал катиться на путь двурушничества. Правда, говорил, писал, выступал (и очень часто) за тов. Сталина, но перебороть окончательно влияние товарищей, влияние шушукающей среды я не мог. И вот вырвало все это по адресу вождя партии, по адресу тов. Сталина, в такой гнусной форме и словах".
Гая Дмитриевич Гай, «Железный» комдив
Однако Гай не был бы собой, если бы просто и без приключений отправился в тюрьму.
15 октября 1935 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило его к пяти годам лагерей, а 22 октября по пути из Москвы в Ярославскую тюрьму Гай сбежал от конвоя.
23 октября 1935 года начальник секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР Г. А. Молчанов и заместитель начальника оперативного отдела ГУГБ З. И. Волович докладывали наркому Ягоде:
"Доносим, что, выехав из Москвы 23 октября в 2 часа 30 минут и прибыв 23 октября в 7 часов на место побега террориста Гая-Гай (станция Берендеево Северной железной дороги, ИПО), обстановка следующая:
1. Гая-Гай 22 октября 1935 года в 19 часов вечера поездом N 64 в вагоне N 10 спецконвоем в составе оперода Рязанова Е. Н., члена ВКП(б) с 1932 года, сотрудника ОГПУ-НКВД с 1923 года, и красноармейцев 3-го дивизиона 3-го полка ОДОН НКВД Васильева, члена ВЛКСМ, и Середа, члена ВЛКСМ, был направлен в г. Ярославль в место заключения — изолятор.
2. Комиссар оперода Рязанов, старший спецконвоя, был 22 октября с. г. в 15 часов проинструктирован начальником 4-го отделения СПО ГУГБ тов. Сидоровым, указавшим Рязанову на возможность побега или самоубийства Гая-Гай.
3. Рязанов, в свою очередь, предупредил красноармейцев спецконвоя Васильева и Середу о необходимости тщательного наблюдения за конвоируемым.
4. В пути следования Гая-Гай чрезвычайно нервничал, неоднократно в разговоре с Рязановым высказывал уверенность, что его везут на расстрел, просил конвоиров передать его вещи семье.
5. Обстоятельства побега, по показаниям допрошенных нами Рязанова, Васильева и Середы, таковы:
а) В пути следования Гая-Гай дважды просился в уборную. Первый раз, приблизительно через час после отъезда из Москвы, сопровождался Рязановым и красноармейцем Середой с соблюдением устава караульной службы. Второй раз Гай просился в уборную, не доезжая до станции Берендеево. После отхода поезда со станции Берендеево в 22 часа 35 минут был выведен в уборную Рязановым и Васильевым, на этот раз в нарушение караульной службы: никто из сопровождающих Гая не встал на подножку вагона для наблюдения за окном уборной, а оба наблюдали в вагоне.
б) Во время нахождения Гая в уборной стоял у полуоткрытой двери уборной Васильев, с другой стороны уборной, не видя арестованного, стоял Рязанов.
в) По показаниям Васильева, Гай после оправки, стоя у умывальника, внезапно ударом плеча разбив два стекла и выбив часть оконной рамы, выбросился из окна туловищем вперед...
6. Двадцатипятиминутными поисками, предпринятыми Рязановым и Васильевым на месте побега, Гай обнаружен не был.
7. Произведенным нами осмотром места побега (в конце 3-го километра от станции Берендеево по направлению к станции Ярославль) на расстоянии 14-16 метров обнаружено много осколков покрытого белой краской стекла и два куска оконной рамы. Следов крови не обнаружено".
Как докладывали Молчанов и Волович, все необходимые меры для поиска Гая немедленно приняли: все станции и поезда проверяли, активизировали милицию и ее агентуру, поставили засаду у квартиры Гая, а главное — оцепили сплошным кольцом район побега и мобилизовали все возможные силы для прочесывания местности.
Слева- Гая Дмитриевич Гай (Бжишкян); Справа- Г.Д.Гай с женой Натальей Яковлевной на курорте. 1934 год.
В итоге 24 октября 1935 года нарком Ягода доложил Сталину:
"Для широкого окружения места побега мною было выброшено 900 командиров Высшей пограничной школы во главе с тт. Прокофьевым и Фриновским, кроме того, все сотрудники НКВД с задачей организовать членов ВКП(б), комсомольцев и колхозников и образовать широкое кольцо, обеспечивающее задержание Гая. Также были закрыты все шоссейные и проселочные дороги, подступы к Москве и установлен строжайший контроль по линии железной дороги и водным путям. К 13 часам 24 октября с. г. кольцо, образованное в радиусе 100 километров от места побега (из командиров Высшей пограничной школы, сотрудников НКВД, местных членов ВКП(б), комсомола и колхозников) сжималось в направлении к станции Берендеево.
В это время производящие проверку на линии железной дороги сотрудник транспортного отдела ГУГБ Демидов, Фриновский и Волович услышали крики и заметили в километре от себя человека верхом на лошади, жестами зовущего их к себе. Тт. Демидов, Фриновский и Волович быстро направились к нему. Зовущим оказался колхозник села Давыдово Толков П. Г., он сообщил подошедшим к нему товарищам, что он встретил вышедшего из леса человека, схожего с приметами разыскиваемого, заподозренный находится в настоящее время в трех километрах отсюда и охраняется учителем-директором Давыдовской школы Александровым Н. П., которого он, Толков, вызвал к себе на помощь, заметив подозрительного... Прибыв на место, опознали в нем Гая и немедленно по моему распоряжению препроводили Гая в Москву".
Пойманный Гай в камере писал покаянные письма, жаловался на судьбу, а вскоре тяжело заболел. Сталину сообщили, что "7-го ноября заключенный Гая Гай заболел крупозным воспалением правого легкого". Однако умереть такой банальной смертью настоящий герой не мог. Его вылечили и расстреляли два года спустя — 11 декабря 1937 года.
Одно слово комкора Гая (на фото — стоит) против Сталина перевесило многие годы выступлений за него.
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Он вряд ли подозревал, что своим побегом дал Сталину хороший повод для того, чтобы избавиться от выполнившего свои задачи и потому больше ненужного наркома Ягоды. После поимки Гая, 25 октября 1935 года, Сталин писал членам Политбюро Молотову и Кагановичу, а также Ягоде:
"Из обстоятельств побега Гая и его поимки видно, что чекистская часть НКВД не имеет настоящего руководства и переживает процесс разложения. Непонятно, на каком основании отправили Гая в изолятор в особом купе, а не в арестантском вагоне? Где это слыхано, чтобы приговоренного к концлагерю отправляли в особом купе, а не в арестантском вагоне? Что это за порядки?.. Еще более чудовищна обстановка поимки Гая. Оказывается, для того, чтобы поймать одного сопляка, НКВД мобилизовал 900 командиров пограничной школы, всех сотрудников НКВД, членов партии, комсомольцев, колхозников и создал кольцо, должно быть, из нескольких тысяч человек радиусом в 100 километров.
Спрашивается, кому нужна чека и для чего она вообще существует, если она вынуждена каждый раз и при всяком пустяковом случае прибегать к помощи комсомола, колхозников и вообще всего населения? Далее, понимает ли НКВД, какой неблагоприятный для правительства шум создают подобные мобилизации? Наконец, кто дал право НКВД на самочинную мобилизацию партийцев, комсомольцев и колхозников для своих ведомственных потребностей? Не пора ли запретить органам НКВД подобные, с позволения сказать, мобилизации? Важно заметить, что вся эта кутерьма была бы исключена, если бы Гай был отправлен в арестантском вагоне. Я думаю, что чекистская часть НКВД болеет серьезной болезнью. Пора заняться нам ее лечением".
Памятник Г.Д.Гаю в Ульяновске
Послесловие
Пошло ровно 11 месяцев, и Сталин, снова находившийся на отдыхе, делает вывод, что "Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока". Об этом вождь отписал из Сочи в шифровке все тем же Молотову, Кагановичу и другим членам политбюро. Среди прочих грехов Генриху Григорьевичу поставлена в вину и оплошность с перевозкой в вагоне со всеми удобствами "врага народа" Гая, да еще и последовавшая затем "кутерьма" с его поимкой.
Ягоду перемещают на должность наркома связи, причем Сталин в личной записке обреченному выдвиженцу, выражает "несомненную" уверенность, что Генрих Григорьевич сумеет "этот наркомат поставить на ноги".
Ягода еще тешит себя надеждой (наверное, уже слабой!), что Сталин все-таки пощадит его, генерального комиссара госбезопасности, получившего это звание пожизненно. Но 27 января 1937 года то же звание Центральный исполнительный комитет присваивает Николаю Ежову, а спустя всего день отправляют в запас Генриха Ягоду. Судьба его решена. В апреле 37-го его арестуют, затем исключат из ЦК и из партии, а 15 марта 1938 года расстреляют как "активного участника антисоветского правотроцкистского блока".
Гая Дмитриевич Гай (Гайк Бжишкя́н(ц). 1887-1937гг.
Партийные товарищи скоро заметили и оценили его организаторский дар. Гай легко собирал вокруг себя людей, а потому по заданию партии он устраивался то рабочим на завод, то служащим в контору, чтобы организовывать там профсоюзные организации, имевшие антиправительственную направленность.
С началом Первой мировой войны Гай вступил в армянские добровольческие дружины, отправлявшиеся воевать с турками на Кавказском фронте, и здесь снова продемонстрировал свой организаторский и командный дар, заменив убитого в бою начальника дружины. Вскоре, правда, разагитированная им дружина отказалась идти в бой, и прапорщика Гая отправили подальше от передовой — учиться и поправлять здоровье в тылу.
После Февральской революции он занимался тем, что умел делать лучше всего: агитировал народ, создавал из революционно настроенных людей сначала красногвардейские дружины, а потом и довольно крупные красноармейские части. Сформированная им в 1918 году дивизия, получившая наименование "24-я железная", воевала под его командованием весьма и весьма успешно. Во время Гражданской войны он успел поучаствовать едва ли не во всех крупных операциях и сражениях — со сформированной им Кавказской кавалерийской дивизией воевал на Кавказе, высаживал десант в Крыму и прорывал Польский фронт в 1920 году. Он отличился даже после поражения красноармейских частей в Польше. Тогда он увел своих бойцов и отбившихся от частей бедолаг через границу в Германию и там довольно скоро добился отправки своего отряда в РСФСР.
Одним словом, он был настоящим героем — о таких тогда слагали песни. В его официальной биографии говорилось:
"В гражданской войне три раза тяжело ранен (в руку и голову) и два раза контужен. Награжден всеми существующими в Красной армии наградами — золотой шашкой от армянской дружины, золотыми часами от РВСР и ЦИК СССР, 2 портсигарами ЦИК и Совнаркома, серебряной шашкой за храбрость и 2 орденами Красного Знамени от ВЦИК, нагрудным знаком за отличие от ЦИКа Советской Армении, получил много наград также от Ульяновск., Оренбургск. и Самарск. губкомов и губисполкомов".
Однако Гай не собирался почивать на лаврах. В 1927 году он окончил военную академию и начал преподавать в военно-учебных заведениях. Кроме того, много писал и издавался, а также активно участвовал в бурном советском литературном процессе. К этому следует добавить постоянные встречи с восторженными почитателями — от пионеров до пенсионеров, и портрет настоящего советского героя можно считать почти завершенным. Проблема заключалась лишь в том, что герой с его авторитетом для любой власти — не только полезное, но и весьма опасное оружие. До тех пор пока такой авторитетный человек агитирует за власть, его носят на руках. Но как только его взгляды претерпевают хотя бы небольшое изменение, от него быстро и беспощадно избавляются.
Именно это и случилось с комкором Гаем.
Был арестован в июле 1935 года за пьяную болтовню в поезде, когда случайному попутчику сказал, что надо убрать Сталина - его и так уберут.
С командармом М.Н.Тухачевским
Из тюрьмы он писал наркому внутренних дел СССР Генриху Ягоде:
"Совершил весьма тяжелое, ужасное преступление перед партией — тов. Сталиным, будучи выпивши, в частном разговоре с беспартийным сказал, что "надо убрать Сталина, все равно его уберут"... Мне тяжело здесь повторить вновь характер и содержание разговора, подробности следствию известны. Это ужасное преступление я совершил не потому, что я контрреволюционер или оппозиционер, что я не разделяю генеральную линию партии или состоял в антипартийных организациях и вел подпольную борьбу с партией. Нет, не поэтому, это я Вам докладываю совершенно честно, это можно доказать всей суммой моей прошлой общественно-политической и военной работы...
Это гнусное преступление я совершил под влиянием двух основных факторов: а) под влиянием личной неудовлетворенности своим общественным положением и занимаемой должностью и б) под влиянием антипартийных разговоров с некоторыми близкими мне большевиками (даже "старыми" большевиками), фамилии которых следствию известны. Фамилии некоторых антипартийно настроенных дам тов. Молчанову. Под влиянием указанных факторов и я стал катиться на путь двурушничества. Правда, говорил, писал, выступал (и очень часто) за тов. Сталина, но перебороть окончательно влияние товарищей, влияние шушукающей среды я не мог. И вот вырвало все это по адресу вождя партии, по адресу тов. Сталина, в такой гнусной форме и словах".
Гая Дмитриевич Гай, «Железный» комдив
Однако Гай не был бы собой, если бы просто и без приключений отправился в тюрьму.
15 октября 1935 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило его к пяти годам лагерей, а 22 октября по пути из Москвы в Ярославскую тюрьму Гай сбежал от конвоя.
23 октября 1935 года начальник секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР Г. А. Молчанов и заместитель начальника оперативного отдела ГУГБ З. И. Волович докладывали наркому Ягоде:
"Доносим, что, выехав из Москвы 23 октября в 2 часа 30 минут и прибыв 23 октября в 7 часов на место побега террориста Гая-Гай (станция Берендеево Северной железной дороги, ИПО), обстановка следующая:
1. Гая-Гай 22 октября 1935 года в 19 часов вечера поездом N 64 в вагоне N 10 спецконвоем в составе оперода Рязанова Е. Н., члена ВКП(б) с 1932 года, сотрудника ОГПУ-НКВД с 1923 года, и красноармейцев 3-го дивизиона 3-го полка ОДОН НКВД Васильева, члена ВЛКСМ, и Середа, члена ВЛКСМ, был направлен в г. Ярославль в место заключения — изолятор.
2. Комиссар оперода Рязанов, старший спецконвоя, был 22 октября с. г. в 15 часов проинструктирован начальником 4-го отделения СПО ГУГБ тов. Сидоровым, указавшим Рязанову на возможность побега или самоубийства Гая-Гай.
3. Рязанов, в свою очередь, предупредил красноармейцев спецконвоя Васильева и Середу о необходимости тщательного наблюдения за конвоируемым.
4. В пути следования Гая-Гай чрезвычайно нервничал, неоднократно в разговоре с Рязановым высказывал уверенность, что его везут на расстрел, просил конвоиров передать его вещи семье.
5. Обстоятельства побега, по показаниям допрошенных нами Рязанова, Васильева и Середы, таковы:
а) В пути следования Гая-Гай дважды просился в уборную. Первый раз, приблизительно через час после отъезда из Москвы, сопровождался Рязановым и красноармейцем Середой с соблюдением устава караульной службы. Второй раз Гай просился в уборную, не доезжая до станции Берендеево. После отхода поезда со станции Берендеево в 22 часа 35 минут был выведен в уборную Рязановым и Васильевым, на этот раз в нарушение караульной службы: никто из сопровождающих Гая не встал на подножку вагона для наблюдения за окном уборной, а оба наблюдали в вагоне.
б) Во время нахождения Гая в уборной стоял у полуоткрытой двери уборной Васильев, с другой стороны уборной, не видя арестованного, стоял Рязанов.
в) По показаниям Васильева, Гай после оправки, стоя у умывальника, внезапно ударом плеча разбив два стекла и выбив часть оконной рамы, выбросился из окна туловищем вперед...
6. Двадцатипятиминутными поисками, предпринятыми Рязановым и Васильевым на месте побега, Гай обнаружен не был.
7. Произведенным нами осмотром места побега (в конце 3-го километра от станции Берендеево по направлению к станции Ярославль) на расстоянии 14-16 метров обнаружено много осколков покрытого белой краской стекла и два куска оконной рамы. Следов крови не обнаружено".
Как докладывали Молчанов и Волович, все необходимые меры для поиска Гая немедленно приняли: все станции и поезда проверяли, активизировали милицию и ее агентуру, поставили засаду у квартиры Гая, а главное — оцепили сплошным кольцом район побега и мобилизовали все возможные силы для прочесывания местности.
Слева- Гая Дмитриевич Гай (Бжишкян); Справа- Г.Д.Гай с женой Натальей Яковлевной на курорте. 1934 год.
В итоге 24 октября 1935 года нарком Ягода доложил Сталину:
"Для широкого окружения места побега мною было выброшено 900 командиров Высшей пограничной школы во главе с тт. Прокофьевым и Фриновским, кроме того, все сотрудники НКВД с задачей организовать членов ВКП(б), комсомольцев и колхозников и образовать широкое кольцо, обеспечивающее задержание Гая. Также были закрыты все шоссейные и проселочные дороги, подступы к Москве и установлен строжайший контроль по линии железной дороги и водным путям. К 13 часам 24 октября с. г. кольцо, образованное в радиусе 100 километров от места побега (из командиров Высшей пограничной школы, сотрудников НКВД, местных членов ВКП(б), комсомола и колхозников) сжималось в направлении к станции Берендеево.
В это время производящие проверку на линии железной дороги сотрудник транспортного отдела ГУГБ Демидов, Фриновский и Волович услышали крики и заметили в километре от себя человека верхом на лошади, жестами зовущего их к себе. Тт. Демидов, Фриновский и Волович быстро направились к нему. Зовущим оказался колхозник села Давыдово Толков П. Г., он сообщил подошедшим к нему товарищам, что он встретил вышедшего из леса человека, схожего с приметами разыскиваемого, заподозренный находится в настоящее время в трех километрах отсюда и охраняется учителем-директором Давыдовской школы Александровым Н. П., которого он, Толков, вызвал к себе на помощь, заметив подозрительного... Прибыв на место, опознали в нем Гая и немедленно по моему распоряжению препроводили Гая в Москву".
Пойманный Гай в камере писал покаянные письма, жаловался на судьбу, а вскоре тяжело заболел. Сталину сообщили, что "7-го ноября заключенный Гая Гай заболел крупозным воспалением правого легкого". Однако умереть такой банальной смертью настоящий герой не мог. Его вылечили и расстреляли два года спустя — 11 декабря 1937 года.
Одно слово комкора Гая (на фото — стоит) против Сталина перевесило многие годы выступлений за него.
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Он вряд ли подозревал, что своим побегом дал Сталину хороший повод для того, чтобы избавиться от выполнившего свои задачи и потому больше ненужного наркома Ягоды. После поимки Гая, 25 октября 1935 года, Сталин писал членам Политбюро Молотову и Кагановичу, а также Ягоде:
"Из обстоятельств побега Гая и его поимки видно, что чекистская часть НКВД не имеет настоящего руководства и переживает процесс разложения. Непонятно, на каком основании отправили Гая в изолятор в особом купе, а не в арестантском вагоне? Где это слыхано, чтобы приговоренного к концлагерю отправляли в особом купе, а не в арестантском вагоне? Что это за порядки?.. Еще более чудовищна обстановка поимки Гая. Оказывается, для того, чтобы поймать одного сопляка, НКВД мобилизовал 900 командиров пограничной школы, всех сотрудников НКВД, членов партии, комсомольцев, колхозников и создал кольцо, должно быть, из нескольких тысяч человек радиусом в 100 километров.
Спрашивается, кому нужна чека и для чего она вообще существует, если она вынуждена каждый раз и при всяком пустяковом случае прибегать к помощи комсомола, колхозников и вообще всего населения? Далее, понимает ли НКВД, какой неблагоприятный для правительства шум создают подобные мобилизации? Наконец, кто дал право НКВД на самочинную мобилизацию партийцев, комсомольцев и колхозников для своих ведомственных потребностей? Не пора ли запретить органам НКВД подобные, с позволения сказать, мобилизации? Важно заметить, что вся эта кутерьма была бы исключена, если бы Гай был отправлен в арестантском вагоне. Я думаю, что чекистская часть НКВД болеет серьезной болезнью. Пора заняться нам ее лечением".
Памятник Г.Д.Гаю в Ульяновске
Послесловие
Пошло ровно 11 месяцев, и Сталин, снова находившийся на отдыхе, делает вывод, что "Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока". Об этом вождь отписал из Сочи в шифровке все тем же Молотову, Кагановичу и другим членам политбюро. Среди прочих грехов Генриху Григорьевичу поставлена в вину и оплошность с перевозкой в вагоне со всеми удобствами "врага народа" Гая, да еще и последовавшая затем "кутерьма" с его поимкой.
Ягоду перемещают на должность наркома связи, причем Сталин в личной записке обреченному выдвиженцу, выражает "несомненную" уверенность, что Генрих Григорьевич сумеет "этот наркомат поставить на ноги".
Ягода еще тешит себя надеждой (наверное, уже слабой!), что Сталин все-таки пощадит его, генерального комиссара госбезопасности, получившего это звание пожизненно. Но 27 января 1937 года то же звание Центральный исполнительный комитет присваивает Николаю Ежову, а спустя всего день отправляют в запас Генриха Ягоду. Судьба его решена. В апреле 37-го его арестуют, затем исключат из ЦК и из партии, а 15 марта 1938 года расстреляют как "активного участника антисоветского правотроцкистского блока".